Дмитрий Суслов. Хотя со времени санкт-петербургского саммита «большой восьмерки» прошло уже почти два месяца, споры о его значении продолжаются. При этом, несмотря на расхождения оценок, наблюдатели в России и на Западе в целом едины во мнении, что главным политическим итогом встречи является сохраняющаяся парадигма партнерства между Россией и Западом.
Стремление к этому продемонстрировали страны Евросоюза и США. С одной стороны, это подразумевает нужность России для решения многих проблем мировой политики и экономики и нежелание портить с ней отношения в условиях и без того сложной международной обстановки. С другой – отражает раскол внутри самого Запада.
В то же время в том, что касается конкретных решений саммита, оценки комментаторов разделились. Так, российские и американские эксперты в один голос заявляют, что конкретных достижений почти нет. При этом россияне ссылаются на срыв соглашения с США о присоединении России к ВТО и отсутствие прогресса в энергетическом диалоге РФ с Евросоюзом – решения о вхождении «Газпрома» в европейские газораспределительные сети достигнуто так и не было. Американцы указывают на отсутствие единой позиции G8 по конфликту в Ливане и отсутствие жесткой критики Кремля по вопросам внутренней политики.
Единственным убедительным аргументом представляется ссылка на неспособность G8 занять единую позицию по конфликту Израиля и «Хезболлах». Что же касается критики Москвы, то западные лидеры озвучили ее еще до саммита, а саму встречу использовали в интересах закрепления партнерства.
Изменений в американской позиции в вопросе вступления РФ в ВТО в действительности ожидать не приходилось. Ведь в преддверии приближающихся в США выборов такой прорыв был бы выставлен оппонентами Белого дома сугубо как «подарок Буша авторитарной России» и дал бы повод для его политического бичевания.
Наконец, бесперспективность принятия на встрече в Санкт-Петербурге решения по формату энергетического партнерства РФ–ЕС выявилась еще на саммите Россия–Евросоюз в Сочи (25 мая). Тогда Москва подтвердила свою принципиальную позицию по Договору Энергетической хартии (ДЭХ) и требованию об открытии для ЕС своих энергетических месторождений и магистральных трубопроводов, а также обеспечения его независимого доступа к месторождениям стран Центральной Азии. Со своей стороны Брюссель не пошел на уступку в вопросе вхождения «Газпрома» в газораспределительные сети Евросоюза. На саммите G8 все это было подтверждено без какого-либо стратегического урона для российско-европейских отношений.
Несмотря на это, большинство европейских комментаторов говорят о достигнутом прорыве, якобы принятом в Санкт-Петербурге решении об обмене энергетическими активами между Россией и ЕС. Возникла парадоксальная ситуация: наблюдатели в ЕС приветствовали то, от чего они настойчиво предостерегали. По существу, они ориентируются на оценку саммита руководством Комиссии ЕС – его заявление о якобы достигнутом в Санкт-Петербурге «историческом прорыве» в энергетической области.
Более того, отталкиваясь от упоминания в итоговой декларации саммита Энергетической хартии и возможности обмена энергетическими активами между Россией и ЕС, в КЕС утверждают, что Москва все-таки взяла на себя обязательство допустить европейские компании к своей энергетической инфраструктуре и что уж теперь-то просто обязана ратифицировать ДЭХ. Об этом прямо заявил глава КЕС Жозе Мануэл Дуран Баррозу. По его словам, ратификация Россией Договора Энергетической хартии станет главной проверкой ее решимости выполнять «обязательства», взятые на саммите.
Налицо передергивание фактов. Во-первых, в итоговом документе саммита лишь приветствуются «принципы Энергетической хартии», которая является совершенно отдельным декларативным документом. Никакого же упоминания Договора Энергетической хартии и уж тем более обязательств России в отношении его в декларации нет.
Во-вторых, «признание важности» взаимного приобретения энергетических активов вовсе не означает, что уже принято решение об открытии энергетического рынка России и выработаны конкретные формы и условия этих обменов. Наконец, в документе G8 нет вообще ни слова об инфраструктуре доставки энергоресурсов (магистральные трубопроводы) как подлежащей обмену. Упоминаются лишь «активы в области разведки и добычи, переработки и сбыта».
И все же существенный прогресс в энергетической области в Санкт-Петербурге был достигнут, причем гораздо более фундаментальный, чем проблема ДЭХ и российских трубопроводов. И это произошло во многом вопреки усилиям США и в особенности ЕС. Саммит стал индикатором масштабных изменений в мировой экономике, а также свидетельством того, что Запад уже не в силах повернуть их вспять.
Эти изменения заключаются в том, что западные корпорации, безраздельно господствовавшие на мировом энергетическом рынке в XIX и XX веках, постепенно теряют над ним политический контроль. Со временем все большая доля производства энергоресурсов будет приходиться на Россию, Казахстан, Иран, Венесуэлу. В российском случае это касается не только производства, но и транспортировки энергоресурсов. Потеря политического контроля над энергетическим рынком для Запада означает серьезное ослабление позиций в мировой экономике в целом и перспективу пересмотра глобальных экономических, а то и политических правил игры.
В этой связи разворачивается настоящая битва за Россию и страны СНГ, одним из эпизодов которой и стал санкт-петербургский саммит. Сформировалось даже своеобразное разделение труда. США концентрируются на нефти: они уже получили контроль над ресурсами Азербайджана, стремятся обеспечить прочный доступ к казахской нефти, параллельно предлагая России быть готовой заменить Саудовскую Аравию в роли гаранта стабильности мирового нефтяного рынка. Евросоюз сосредоточил основные силы на газе. Его давление по ДЭХ – не что иное, как попытка не допустить окончательной потери Западом контроля над мировым рынком газа.
Однако – и в этом главная энергетическая значимость саммита G8 – дело идет к тому, что Западу придется смириться с потерей доминирования в мировой энергетике. Предложенная Москвой «энергетическая» повестка была принята партнерами по «восьмерке». Впервые наиболее развитые страны признали, что энергобезопасность означает не только безопасность потребителей, но и безопасность поставщиков энергоносителей.
Происходит пересмотр прежних правил игры. Производители отныне рассматриваются не как безропотные сырьевые придатки, а как полноправные участники рынка, наравне с Западом участвующие в формировании его правил и норм. Возникают – ни больше, ни меньше – зачатки равенства в мировой энергетике. А через нее – и в мировой экономике в целом.
