Сергей Маркедонов
Российские миротворцы – гарант стабильности для непризнанных.
Фото Владимира Сварцевича (НГ-фото)
Урегулирование конфликтов вокруг непризнанных государств на постсоветском пространстве все больше попадает в фокус международного внимания. Что бы ни говорили представители официального Тбилиси о необходимости интернационализации процесса урегулирования, это и так уже стало реальностью. Конфликт Грузия–Абхазия обсуждался на Совете Безопасности ООН несколько раз в течение чуть больше полугода! По этой проблеме была принята Резолюция № 1716 (октябрь 2006 года), ход исполнения которой проверялся на другом заседании Совбеза ООН 24 января 2007 года.
Тогда же новый Генсек ООН Пан Ги Мун представил свое видение ситуации в Гальском районе Абхазии, где в канун Нового года были зафиксированы вспышки насилия с двух сторон. Именно грузино-абхазская проблема стала «точкой размена» в российско-американских отношениях. Весьма критическая в отношении Грузии Резолюция № 1716 была принята в обмен на благожелательное голосование России по КНДР. Очередное заседание Совета Безопасности ООН по ситуации в Абхазии прошло 10 апреля 2007 года. В апреле 2007 года было принято решение о продлении мандата миссии ООН по наблюдению в Грузии (МООННГ) на следующие полгода.
Политическая ситуация вокруг Нагорного Карабаха была заявлена для обсуждения на 61-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН. В официальной повестке дня 61-й сессии Генассамблеи ООН (сентябрь 2006 года) в разделе «Поддержание международного мира и безопасности» под номером 17 обозначена проблема «Положение на оккупированных территориях Азербайджана». Та же 61-я сессия ГА ООН откликнулась на настоятельные просьбы государств – членов ГУАМ включить в свою повестку дня проблему «замороженных конфликтов» на территории Грузии, Молдавии и Азербайджана.
По степени интенсивности обсуждения проблема самоопределения непризнанных республик сегодня опередила многие другие не менее важные вопросы международных отношений. Во-первых, эта проблема, доселе обсуждавшаяся в рамках «постсоветского дискурса», вышла за пределы СНГ. Этому помогли два события. Прежде всего 2007 год должен стать годом «окончательного самоопределения» для бывшей сербской автономии Косово. 2006 год стал годом другого самоопределения на Балканах – черногорского. В результате на карте мира появилось (впервые после 1918 года) независимое Черногорское государство (на сей раз в виде республики). И хотя Черногория в отличие от Косово никогда не существовала в формате непризнанного государства, сама возможность нарушения принципа территориальной целостности и этнополитического самоопределения вызвала повышенный интерес у лидеров de facto образований постсоветского пространства.
Во-вторых, в международный оборот были запущены два подхода к проблеме самоопределения de facto государств. Первый подход, обозначенный американскими и европейскими политиками, можно определить как «эксклюзивный». Речь в данном случае идет об «уникальности» косовского опыта. «Косовская ситуация уникальна: независимость края и даже его раздел едва ли вызовут процесс дальнейшей дезинтеграции на Балканах», – пишет известный специалист по Восточной Европе профессор Джорджтаунского университета Чарльз Капчан. Однако такой подход не был принят в России. Именно представители РФ начиная с президента Владимира Путина озвучили так называемый универсальный подход к косовской проблеме. В данном случае речь идет о том, что косовский опыт сецессии может быть использован и при урегулировании «замороженных конфликтов» на постсоветском пространстве. К слову сказать, такой «универсальный» подход нашел понимание и среди экспертов в США и в Европе. Естественно, речь не шла о том, что американские и британские ученые стали бесплатными пропагандистами путинской концепции. В данном случае мы можем говорить о том, что перспективы de facto государств стали рассматриваться ими как-то иначе, нежели как только результат российского вмешательства во внутриполитические процессы в Грузии и в Молдове.
Пожалуй, впервые после 1990-х гг. в западной политологии о de facto государствах заговорили не просто как о последствиях неразрешенных «замороженных» конфликтов, а как об образованиях, имеющих внутреннюю динамику, способных к трансформациям.
Сегодня на мировом уровне ведется интенсивное обсуждение перспектив развития de facto государств и новых планов по урегулированию «замороженных конфликтов». Тем временем признанные государства, в состав которых входят «мятежные республики», предприняли попытки «разморозки» конфликтов для того, чтобы решить свои проблемы до окончательного определения статуса Косово. В 2004 году такой сценарий был безуспешно реализован Тбилиси в Южной Осетии. Лидеры Грузии и Молдовы видят опасность в том, что «казус Косово» будет использован лидерами ПМР, Абхазии и Южной Осетии. Весной 2006 года Молдавия и Украина решили с помощью экономических рычагов вывести из игры строптивых «приднестровских сепаратистов». Решившись на поддержку официального Кишинева, Киев таким образом фактически в одностороннем порядке изменил свою роль в урегулировании конфликта. Украина из страны – гаранта миротворческого процесса превратилась в государство – союзника одной из сторон конфликта. Затем в дело вступила Грузия. Кодорская операция Михаила Саакашвили, проведенная в конце июля – начале августа 2006 года, имела не только политический смысл (стремление к изменению статус-кво в зоне грузино-абхазского конфликта), но и правовое (точнее сказать, антиправовое) измерение (нарушение Грузией Московских соглашений 1994 года, регламентирующих миротворческую операцию). В 2007 году Михаил Саакашвили фактически отказался от диалога с Цхинвали, выбрав себе партнером «альтернативного президента» Южной Осетии Дмитрия Санакоева. Цель в обоих случаях была одна – изменить формат мирного процесса и способствовать его «интернационализации», чтобы лишить Россию эксклюзивной роли главного спонсора мирного процесса.
Ответом на попытку политического «антифриза» стал «парад референдумов» в de facto государствах постсоветского пространства. В сентябре 2006 года статус и будущее самоопределение ПМР было предметом плебисцита на левом берегу Днестра. В ноябре 2006 года будущее Южной Осетии определяли ее «непризнанные граждане». А в декабре 2006 года в НКР голосовали за проект Основного закона. Таким образом, ответом на «политический антифриз» стал сценарий «окончательного самоопределения». Оговоримся сразу. Этот процесс может завершиться как блестящим триумфом, так и катастрофическим поражением. В каждом случае определенное стечение обстоятельств (поведение ведущих мировых игроков, действия государств, к которым «приписаны» de facto образования) может иметь как счастливые, так и роковые последствия для Приднестровья, Карабаха, Абхазии и Южной Осетии.
Сегодня судьба проекта «окончательное самоопределение» во многом зависит от действий России. Здесь следование сложившимся мифам и стереотипам (поддержка исключительно представителей партии власти, отказ от демократизации de facto государств, нежелание искать союзников в вопросе о перспективах их признания за пределами СНГ и «оси зла») могут существенным образом помешать демаргинализации этих образований. Между тем нельзя не видеть: определенные предпосылки для «смены вех» мирового сообщества на этом направлении есть. Более того, представители ЕС и США, все еще не признавая референдумы и выборы в СНГ-2 (параллельном СНГ), уже не могут игнорировать реальный, а не имитационный характер этих образований. В кулуарах различных международных конференций и форумов этот тезис не раз озвучивался американскими и европейскими политиками.
А потому, планируя свою политику в отношении de facto государств, России следует исходить из нескольких важных посылок. Во-первых, необходимо убедить ведущих мировых акторов в том, что de facto государства являются жизнеспособными образованиями, а уход России из регионов, в которых они существуют, не обеспечит мира и стабильности. Иначе говоря, России надо доказывать, что ее роль – стабилизирующая. И хотя РФ можно посчитать «нечестным брокером» в этой игре, следует признать, что все остальные – еще хуже и уж точно не столь эффективны. Возьмем для примера роль ЕС в урегулировании проблемы Кипра. Приняв греческий Кипр в ЕС, Европа «заморозила» надолго, если не навсегда, урегулирование греко-турецкого конфликта. Теперь мотивации для окончательного примирения у греков не существует, а у турок она снижается с каждым днем.
Во-вторых, существование de facto государств есть сам по себе стабилизирующий фактор. Разрушение их инфраструктуры будет гораздо большей проблемой, чем их существование. Другой вопрос – модернизация и демократизация de facto государств. Что бы ни говорили критики американской и европейской политики, процессы демократизации и модернизации ПМР, Абхазии, ЮО и НКР – необходимая предпосылка для их будущего признания. И если Россия сегодня не возглавит этот процесс, желающие найдутся. И именно эти желающие поведут под венец признания Приднестровье и Абхазию, а не Россия. Вообще критика американской внешнеполитической стратегии не должна обозначать автоматический отказ от демократических ценностей и в России, и за ее пределами.
И последнее (по порядку, но не по важности). Для России гораздо важнее политическое, а не правовое (формально-юридическое) признание. Главное – это политическое сотрудничество, кооперация в сфере безопасности. И ожидание благоприятной политической конъюнктуры. Ее, естественно, нельзя просто ждать, над ней надо работать. Таким образом, России не следует форсировать процесс официального признания de facto государств. Гораздо более важно сейчас обеспечить их выведение из тени, политическую поддержку и апеллировать к политическому реализму. Именно Россия должна объяснить, что распад столь нелюбимого Западом СССР завершится лишь тогда, когда будут учтены постсоветские реалии.
