Дмитрий Данилов
Владимир Путин и Жозе Мануэл Баррозу в поисках совместного пути.
Фото Reuters
Хотя встречи на высшем уровне между Россией и ЕС, по словам российского президента Владимира Путина, играют ключевую роль в принятии «стратегических решений на перспективу», итоги очередного саммита 17–18 мая никак нельзя назвать стратегическими. Участники встречи под Самарой не скрывали, что в отношениях сторон накопилось много проблем, что их мнения по некоторым острым вопросам не совпадают.
Эти слишком мягкие и дипломатически выверенные формулировки контрастируют со сложившимся положением, которое многие и в России, и в ЕС считают кризисом. Но попытка сгладить острые углы и подчеркнуть деловой и конструктивный характер сотрудничества свидетельствует о желании партнеров избежать дальнейшего осложнения ситуации, сосредоточившись на позитивной повестке дня. Во многом в этом и состояла, по-видимому, цель саммита – разъяснить свои позиции по спорным вопросам.
В этот раз Путин и его европейские гости встретились, чтобы объясниться, а не затем, чтобы спорить. Опять возникла необходимость понять, как Россия и ЕС относятся друг к другу, к перспективам их «стратегического партнерства». Москва провела серьезное укрепление своих позиций, подписав в преддверии саммита с Туркменией, Казахстаном и Узбекистаном Декларацию о строительстве Прикаспийского газопровода. О желании участвовать в нем заявляет и Украина. Кремль информировал также западных партнеров об объединении Православной Церкви в России и за рубежом, что должно свидетельствовать в пользу укрепившегося авторитета России и ее руководства. В круг обсуждавшихся тем были включены и другие вопросы, не входящие непосредственно в компетенцию ЕС, такие как Договор по обычным вооруженным силам в Европе и американские планы по размещению элементов ПРО в Польше и Чехии.
Пока несколько сбить накал страстей удалось, но что нас ожидает впереди? Ведь восприятие путинской России в Европе крайне негативное и не может измениться в короткий срок. Да и российское руководство уже устало отбиваться от западной критики, раздражено ею. Отсюда и попытки Кремля не столько прийти к общему знаменателю в «ценностных» спорах, сколько перевести стрелки.
Во-первых, озабоченности ЕС в отношении России связаны не с отдельными проблемами в процессе ее демократизации, а с растущим убеждением, что Россия не движется в этом направлении и даже откатывается назад. Во-вторых, в этих условиях прагматическое сотрудничество в любом случае существенно ограничено несовпадением позиций по принципиальным вопросам, оно будет носить характер вынужденного партнерства, а отнюдь не стратегического. Допустим, завтра Польша снимет вето на начало переговоров ЕС с Россией о новом соглашении. Но кто всерьез будет считать, что Варшава станет рассматривать Россию как стратегического партнера, и наоборот? А ведь канцлер ФРГ Ангела Меркель в качестве председателя Совета ЕС и председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу на саммите с предельной ясностью озвучивали тезис европейской солидарности, подчеркивали, что ЕС состоит из 27 равноправных членов, что проблема Польши, или Эстонии, или Литвы – это проблема всего Евросоюза. Если это так, тогда и Россия должна воспринимать ЕС в таком качестве. Соответственно, негативная повестка дня в отношениях России с рядом младоевропейских стран, солидарность с ними ЕС становится составляющей российско-еэсовских отношений.
Москва, по-видимому, сохраняет заинтересованность в переговорах по новому соглашению с ЕС. Она предпочла бы, вероятно, разблокировать начало переговорного процесса при германском председательстве, чтобы поддержать его линию на активизацию партнерства с Россией на уровне ЕС и саму Германию как приоритетного партнера Москвы. Но шансов на это крайне мало, ведь Берлин так и не смог добиться понимания Варшавы, которая продолжает настаивать на снятии российского эмбарго на поставки мяса из Польши.
Состоявшийся саммит недвусмысленно продемонстрировал, что ЕС поддерживает польскую позицию, и Польша с еще большей гордостью готова нести флаг своего вето. А ведь и из Эстонии, и из Литвы раздавались призывы к общим санкциям ЕС против России, к отмене саммита. Так что в ЕС есть кому принять эстафету от Варшавы, а затем выступать единой командой против курса на реальное стратегическое партнерство с Россией. Сторонникам такого партнерства, таким как Германия, крайне проблематично искать возможности нажима на несговорчивых союзников. «Солидарность» с новыми странами-членами становится необходимой платой, когда на кону стоит достижение единства по вопросам европейской Конституции и будущего ЕС.
То, что Ангела Меркель внесла «некоторые предложения» в контексте урегулирования «мясного дела», не добавляет оптимизма. Хотя российская сторона их приняла и готова работать над ними, не ясно, насколько эта работа затянется и удовлетворит Варшаву и Брюссель. Даже при благоприятном исходе начало переговоров отнюдь не означает их успешного хода и относительно быстрого завершения. К тому же куда теперь спешить, если уже не за горами членство России в ВТО, которое заметно меняет рамки ее договорных отношений с ЕС.
По словам постоянного представителя России при Европейских сообществах Владимира Чижова, в этом случае треть действующего СПС «можно отправить в корзину». Автоматическое продление СПС и сейчас не отвечает задачам развития партнерства России и ЕС, а в таком усеченном виде вообще было бы лишено практического смысла.
А если Россия все-таки будет искать смысл в ином – в сохранении юридического оформления отношений с ЕС, которые в практическом плане будут строиться на прагматической основе, а не новой, более солидной законодательной базе нового договора? Пока этот вариант не прорабатывается. Но на фоне политико-дипломатических декораций состоявшегося саммита вполне можно представить подобное развитие сюжета.
От ратификации Энергетической хартии мы уже отказались. Сергей Ястржембский подтвердил накануне саммита, что «вопрос решен раз и навсегда. Он добавил, что Россия готова «к расширению сотрудничества в разработке нефтегазовых месторождений, если это происходит совместно с «Газпромом» и на наших условиях». Открыв переговоры с ЕС, Москва может придерживаться аналогичной тактики, жестко отстаивая собственные позиции с брюссельскими переговорщиками.
Относительно быстро может быть подписано только соглашение широкого политического характера, но график обсуждения и подписания в качестве приложения к нему конкретных секторальных соглашений может затянуться весьма надолго. Даже ориентируясь на их благоприятное завершение, Москва должна быть в достаточной мере уверена, что процесс последующей ратификации нового соглашения в странах ЕС пройдет успешно.
