Нодар Мосаки
Сербии и косовским албанцам не по пути.
Фото Reuters
Проблема Косово стала в последние годы одной из основных в международных отношениях. Кроме того, она превратилась в неиссякаемый источник противоречий между Россией и Западом. Между тем очевидно, что этот южный край Сербии все равно получит независимость (другой вопрос, когда и каким образом). Примечательно, что Россия в бурных переговорах по косовской проблеме выглядит даже более просербской, чем сами сербы, для которых Косово является в большей степени темой для упражнений во внутриполитической риторике. При этом ни Сербией, ни Россией не выдвигаются условия, которые могли бы хоть в какой-то мере устроить все стороны, а ведь это может привести к решению проблемы Косово и без них.
Наиболее болезненным для Москвы может быть внезапное согласие Сербии под нажимом либо обещанием определенных бонусов от Запада (в виде значительной экономической помощи, скорого вступления в Евросоюз и т.д.) на условия, устраивающие США. И этот вариант, означающий определенное поражение российской дипломатии, не стоит исключать. России уж лучше извлечь какие-либо выгоды из ее противоречий с Западом по проблеме Косово, достигших достаточно высокого градуса, нежели стать объектом торга между Западом и Сербией.
Москва на уровне дипломатической риторики постоянно критиковала Соединенные Штаты, предостерегая их от «совершения стратегических ошибок» в своей политике по отношению к Балканам. При этом Россия в качестве примера, как правило, указывала на Югославию (Сербию), где «натовский вариант урегулирования косовского кризиса привел к актуализации (провоцированию) албанского сепаратизма и поставил регион под угрозу хронической нестабильности». На фоне многочисленных «антиалбанских» и «антизападных» заявлений Россия традиционно воспринималась «защитницей сербов и братьев-славян в целом». Однако так ли это на самом деле?
Вместе с Западом
В начале 90-х годов ХХ века «пассивность, непрофессионализм и невнимание к национальным интересам» страны списывались на молодость российской дипломатии, несформированность внешнеполитического курса и «западничество» тогдашнего министра иностранных дел Андрея Козырева и президента Бориса Ельцина. Именно этими факторами объяснялось проведение по отношению к сербам скоординированной с Западом политики. Россия поддерживала все решения и резолюции США (НАТО) в ООН, хотя часто признавала и критиковала их антисербскую направленность, объясняя при этом свою солидарность с Западом при принятии «некорректных» резолюций стремлением «не нарушать консенсус и учитывать сложность югославского кризиса». Хорошо известны также весьма противоречивые, порой даже прямо противоположные, заявления нашей дипломатии (что, кстати, неоднократно признавалось и на Западе).
Так, в Москве, где традиционно высказывались с оглядкой на внутриполитические факторы, выражалась «принципиальная поддержка» сербов, в Белграде же российская дипломатия выступала в качестве троянского коня Запада, уговаривая сербов на признание «незаконных решений» (миссии Козырева в 1994 году и Примакова и Черномырдина в 1998-м, по сути, идентичны), в то время как в Вашингтоне и Нью-Йорке она фактически одобряла политику США и не противилась прохождению «антисербских резолюций». Российский МИД всегда «категорически» отвергал проведение операций НАТО на постъюгославском пространстве, однако Россия при обсуждении этих вопросов в Совете Безопасности ООН никогда не ветировала принимаемые с подачи США решения, хотя иногда весьма хитро бойкотировала их, что фактически означало их одобрение. Таким образом, Россия внешне и на словах являлась просербской, а в СБ ООН или в различных переговорных форматах (примером является Контактная группа) полностью была солидарна с Западом, «понимая значение единства международных посредников».
Дипломатия Примакова и Иванова по отношению к Балканам, по сути, продолжила политику первой половины 90-х годов. Власти и СМИ России яростно критиковали политику США в отношении Белграда, однако никто почему-то не задавался вопросом, почему Россия участвовала в проведении через СБ ООН «антисербских» резолюций? При этом в Белграде российские представители нередко критиковали действия США, политика которых весьма естественным образом зиждилась на принятых (в том числе и Россией) резолюции. Все это может показаться странным лишь на первый взгляд. Истоки подобной политики берут начало во второй половине ХIХ века, в эпоху сотрясавшего Европу Восточного кризиса.
Уроки болгарской кампании
Причинами Восточного кризиса, начавшегося летом 1875 года восстанием в Боснии и Герцеговине, являлись процессы внутреннего системного разложения Османской империи, развитие национально-освободительной борьбы балканославянских народов, находившихся под властью турок и обострение соперничества между великими державами за влияние на Балканах.
Весной 1876 года началось восстание и в Болгарии, которое вскоре было жестоко подавлено. Последующее поражение Сербии вызвало всплеск славянской солидарности в русском обществе. Царское правительство, вначале избегавшее вовлечения в конфликт с Турцией, в апреле 1877 года объявило ей войну. В середине июля русские войска форсировали Дунай и вступили на территорию Болгарии. На освобожденных болгарских землях была создана местная гражданская администрация.
В результате подписания Сан-Стефанского договора в феврале 1878 года Болгария, в которую частично вошла Македония, получила «полунезависимость», став вассальным княжеством Турции, которая должна была вывести войска и довольствоваться уплатой ей дани. Четверть миллиона болгар подписали обращенную императору Александру II благодарность русскому народу за освобождение от 500-летнего османского ига.
Освобождая Болгарию, Россия рассчитывала на установление своего влияния в этой стране, являющейся своего рода сердцем Балкан. Русские генералы Г.Энрот и А.Каулбарс были назначены военными министрами, а Л.Соболев стал председателем совета министров и министром внутренних дел. Однако к середине 80-х годов отношения между избранным на болгарское княжение немецким принцем Александром Баттенбергом и Петербургом заметно испортились. Вспыхнувшее в столице Восточной Румелии Пловдиве народное восстание привело к объединению этого региона с Болгарским княжеством под властью Александра Баттенберга. Царское правительство резко выступило против этого, не желая объединения болгар под скипетром князя Александра и предполагая, что единая Болгария станет не плацдармом России на Балканах, а враждебной силой. Создалась парадоксальная ситуация: противниками объединения Болгарии являлись лишь Турция и Россия.
России не удалось удержать в зоне своего влияния Болгарию. Россия не смогла найти опоры во вновь образованных балканских государствах, которые своим созданием во многом были обязаны ей. И хотя Петербург очень рассчитывал на «благодарность» освобожденных народов и новых балканских государств, однако отсталая в экономическом и технологическом отношениях Россия ничего не могла предложить им и была не в состоянии конкурировать с Западом. Болгария и Сербия попали под влияние австро-венгерского капитала, что привело и к политическому доминированию на Балканах Австро-Венгерской империи.
Прагматичная дипломатия
«Болгарский провал» сдвинул российскую политику к прагматизму. Россия поняла, что ожидать «благодарности» при отсутствии экономических возможностей бесперспективно. То есть Россия уже не могла рассчитывать на стратегические отношения с балканскими славянами. В Петербурге осознали, что те, взывая к панславянским чувствам России стремятся лишь столкнуть ее с Турцией и/или Западом, обеспечив себе возможность маневра для игры на противоречиях и торга с Западом, опасающимся расширения российского влияния. В этом смысле примечательно, что поддержка Россией армян (христиан) в Османской империи не переросла в поддержку Россией идеи создания там армянского государства. Для России как традиционного тяжеловеса на арене международной политики стратегический характер могли иметь отношения лишь с равными по статусу. Однако, имея в запасе некоторые исторические «славянские» козыри, российская дипломатия начала торговать «уступками» Западу по Балканам.
Фото Reuters
Москва не могла не понимать, что Милошевич мечтал лишь о разжигании российско-американских противоречий, что не следовало воспринимать всерьез его заявления о стратегическом партнерстве Белграда и Москвы (и Минска), ведь и в советские времена Белград умело лавировал между Западом и Востоком. Очевидно также, что Белград не мог конкурировать с Западом с точки зрения привлекательности для России. Поэтому Россия, не давая использовать себя в отношениях с Западом, сама использовала Белград в своих отношениям с ним. Сложно определить цену торга, однако вряд ли Россия голосовала проамерикански в ООН и уговаривала Милошевича капитулировать перед НАТО бескорыстно.
Кажется странным, что, имея столь обширный опыт политики на Балканах, российская дипломатия упорно противодействует решению уже фактически решенного вопроса, лишая себя возможности оказывать влияние на косовские власти, которые заинтересованы в достижении компромисса между великими державами. А ведь Россия могла бы оговорить определенные условия для участия российского капитала в косовской экономике, которая имеет немалое значение для уже осуществляемой российскими компаниями экспансии на Балканах.
