Владимир Оленченко  |
| Президент Литвы Даля Грибаускайте отличается особой антироссийской активностью. Фото Reuters |
Недавно американская дипломатия ввела в оборот термин «прифронтовые государства», имея в виду страны Балтии и Восточной Европы. Наделение США новым статусом этих стран можно понять и как косвенное признание России своим противником, и как намерение поддерживать конфликт в Украине, снабжая ее оружием. В НАТО термин восприняли как указание и в развитие саммита в Уэльсе (04–05.09.14.) на министерской встрече в Брюсселе (05.02.15) приняли план по формированию передовых сил быстрого реагирования и строительству командных центров альянса в шести восточноевропейских странах.
Для понимания внешней политики США иногда удобнее смотреть на нее через призму американских заимствований внешнеполитических приемов и методов из мировой практики. Так, сейчас США применительно к Европе активно прибегают к инструменту лимитрофных государств. Это понятие возникло в Римской империи, которая, как известно, не допускала возможности союзников, то есть себе равных, и исходила из необходимости подбора пособников для достижения своих целей. Одним из вариантов служили лимитрофные государства (от лат. limitrophus – пограничный). Они находились на окраинах империи, сохраняли относительную самостоятельность, предоставляли свою территорию для стационарного размещения регулярных войск империи, финансировали все расходы пребывания войск империи на своей территории, участвовали в организационных мероприятиях по активному сдерживанию потенциального противника и в таком виде служили первым рубежом обороны империи.
На данный момент в Европе сложилась группа стран, которые подпадают под изложенное выше определение не только по формальным признакам, но и по содержанию. Речь идет о решениях, принятых в 2014 году, о размещении регулярных американских воинских подразделений в странах Балтии и Восточной Европы на постоянной основе. Их содержание в полном объеме, включая снабжение американских военных горюче-смазочными материалами, берет на себя, например, Литва.
К особенностям нового образа лимитрофных государств можно отнести следующие черты. Во-первых, империя, интересы, которой они вызвались оберегать, территориально находится в другой части света. Соответственно современные лимитрофы охраняют не ее географические рубежи, а созданные империей виртуальные границы, которые в политическом обиходе известны как разделительные линии в Европе.
Во-вторых, государства размещения американских войск образуют цепочку, пролегающую от севера Европы до ее южных границ, что служит основанием назвать ее искусственной демаркационной линией между Востоком и Западом. Это содержание в военном отношении усиливает то обстоятельство, что несколько стран из ее состава (Польша, Румыния) в будущем предназначены для размещения европейских элементов глобальной ПРО.
В-третьих, активность лимитрофов развертывается на два фронта, то есть и на Восток, и на Запад в равной мере, и хотя направлена вроде в разные стороны, но подчинена одной цели – генерировать и поддерживать между ними враждебность или по меньшей мере конфронтацию. Что касается лимитрофной активности на восточном направлении, то здесь хронически преобладает антироссийская риторика и внешнеполитические враждебные выпады. Ее анализ свидетельствует о том, что лимитрофная русофобия носит надуманный характер и представляет собой ретрансляцию чужих взглядов.
В Западной Европе лимитрофные государства имеют устойчивую репутацию непримиримых противников России. Они выступают главным источником систематических антироссийских инициатив, которым стремятся придать общеевропейский характер. Вместе с тем если взять страны Балтии, то ни по численности совокупного прибалтийского населения (1,3% общей численности населения Евросоюза), ни по совокупному прибалтийскому вкладу в ВВП ЕС (0,56% общего объема ВВП) веских оснований для таких амбиций не просматривается. Еврокомиссии, видимо, уместно задаться вопросом, почему внешнеполитическая деятельность ЕС должна базироваться на мнении государств, чье совокупное участие в экономике ЕС измеряется 0,5%.
В то же время будет заблуждением олицетворять, к примеру, русофобию прибалтийского политического руководства с мнением населения стран Балтии, хотя западные партнеры хотели бы представить дело именно так. В действительности в странах Балтии наблюдается тенденция все большего расхождения взглядов населения и руководства. Наглядно это проявляется в результатах выборов. Так, в Литве на президентских выборах в мае 2014-го Даля Грибаускайте, известная свой антироссийской активностью, смогла переизбраться лишь со второй попытки. На парламентских выборах в Латвии в минувшем ноябре ни одна из партий правительственной коалиции, генерирующей русофобию, не смогла выйти на первое место, так как избиратели отдали предпочтение партии «Согласие», выступающей с позиций сбалансированных отношений с Россией.
Политическая же элита Эстонии проявила дальновидность. Правящая там партия реформаторов еще в марте 2014 года расторгла коалицию с родственными ей консерваторами и вступила в соглашение с местными социал-демократами, которые выступают, в частности, за нормализацию отношений с РФ. Можно даже говорить о некоторой закономерности: чем меньше у прибалтийского руководства поддержки местного электората, тем более оно агрессивно по отношению к России.
К особенностям нового образа лимитрофных государств следует отнести и схему их функционирования. За ее основу взята пришедшая из США модель корпоративного управления, которая состоит из трех элементов: приглашенные управляющие, заемные средства, обеспечение роста любой ценой. Здесь снова пригодится пример стран Балтии. Приглашенные управляющие: Латвия – Вайра Вике Фрейберга, Литва – Валдас Адамкус, Эстония – Тоомас Хендрик Ильвес. Заемные средства, предоставленные североевропейским капиталом, рост национальных ВВП на уровне 7–10%, который достигался за счет оборота финансового капитала из Скандинавии, породили миф о процветании стран Балтии. В действительности за коротким и эффектным всплеском (2004–2008) последовало сокрушительное падение национальных ВВП, которое выразилось в деиндустриализации, безработице, массовой эмиграции, 60-миллиардном долге и перспективе восстановить докризисный уровень ВВП лишь к 2020 году.
Приведенную модель управления американский аналитик Майкл Кэхилл остроумно окрестил финансовым Бермудским треугольником, имея в виду указанные выше три ее базисных элемента, которые в таком сочетании могут губить частные компании и страны. Порочность модели он видел в том, что деятельность управляющих оценивается по цифрам темпов прироста, а прирост легче всего достигается за счет масштабного прилива заемных средств, которые через некоторое время начинают называться своим истинным именем – долгом, способным довести активы компании до обесценивания, управляющие же материальной ответственности за банкротство не несут и вольны покинуть компанию в удобный для себя момент.
Особенностью лимитрофных государств выступает и то, что они занимаются рекрутированием новых лимитрофов. Наиболее ярко это просматривается на примере Украины, в отношении которой прибалтийские и восточноевропейские страны проявляют активность в передаче своего опыта. В Украине прививается та же модель управления государством: приглашенные управляющие, заемные средства и поиск за рамками реального сектора источников впечатляющего роста. Следует признать, что модель украинского правительства может претендовать на титул инновационной в том смысле, что в Киеве может быть впервые приглашенный управляющий и представитель ссудного капитала объединены в одном лице. Два примера: Наталья Яресько (США) – глава украинского Минфина и Айварс Абромавичус (Литва) – руководитель Минэкономики. Оба пришли в украинское правительство из частных компаний ссудного капитала.
Возникает ряд риторических вопросов к Западной Европе. Зачем Евросоюзу дотировать лимитрофные государства, которые отвлекают его от углубления интеграции и препятствуют развитию его связей с географическими соседями? Зачем вкладывать силы и средства в формирование из Украины лимитрофного государства? Зачем Евросоюзу содействовать ремейку выхода из глобального кризиса за счет обновленного сценария 1933 года в Европе? Зачем самому Евросоюзу уподобляться лимитрофному государству, используя свой потенциал для обеспечения интересов третьего государства?
