В Киргизии в очередной раз открыли ящик Пандоры

Выборы в Киргизии опять обернулись революцией. Фото с сайта www.azattyk.org

Когда речь заходит о Киргизии, то по состоянию на октябрь 2020 года складывается весьма любопытный, но не совсем приглядный портрет. Если кратко и стереотипично обозначать, то получается так: Киргизия практически failed state по международной классификации, три переворота за 15 лет, более 33 премьеров за 29 лет независимости, страна с непредсказуемым инвестиционным климатом, «Контрабандистан» в масштабах ЕАЭС и стран Центральной Азии, около 1 млн человек из 6,5 млн населения на заработках или ПМЖ за пределами страны.

Не хотелось бы впадать в иную крайность и упорно доказывать прямо противоположное, но все же хотелось бы к стереотипности добавить стереоскопичности, так сказать. Несмотря на обвинения в failed state, большинство экспертов все же признают факт того, что Киргизия не подпадает в категорию подобных стран. Слабая государственность не есть отрицание государственности как таковой и не является такой уж редкостью среди более чем 200 стран мира.

Исторически кыргызы не имели своей вертикали власти в отличие от тех же кочевых казахов, близких по языку и обычаям. Здесь можно обозначить несколько факторов – в отличие от горизонтального кочевья казахов в степях кыргызы использовали вертикальное кочевье в пределах долин, предгорий и летних горных пастбищ (джайлоо). Горизонтальное кочевье требовало гораздо больше взаимодействия на уровне как родов и племен, так и координации в части внешних угроз из-за необходимости совершать кочевье иногда на тысячи километров. Вертикальное кочевье же находилось, как правило, в пределах нескольких десятков и сотен километров, и отдельные рода и племена помимо объединения в условиях внешней угрозы большей частью конкурировали между собой. Ни один хан кыргызов не был, по сути, ханом всех кыргызов, а представлял лишь часть племен, и то на ограниченное время. Все это наложило отпечаток на этноэкономику современных кыргызов, несмотря на серьезную трансформацию в советский период. Поэтому многие ответы на сегодняшние вопросы лежат в плоскости этноэкономики и соответствующей проекции на политические процессы.

В частности, очень глубоко в коллективном подсознательном лежит связка «власть–собственность». Конечно, эта пара так ли иначе является привычной для любого общества как в историческом, так и в современном срезе. Но специфика экономики в Киргизии такова, что в условиях ограниченного рынка, низкой покупательской способности населения, малой инвестиционной активности и отсутствия стабильных доходов от транзита большая часть экономики относится к сфере услуг с преимущественно малым бизнесом. Крупных предприятий после распада СССР практически не осталось, новые горнорудные предприятия не нуждаются в большом количестве работающих и т.п. Соответственно государство и вся система государственной власти, включая правоохранительные органы, автоматически превращаются в крупнейшего работодателя, самодостаточную и привлекательную часть экономики. К слову, в Киргизии роль государственного участия, если смотреть через размеры государственного бюджета и ВВП страны, достаточно скромная – это всего 25% от ВВП (2 млрд долл. относительно 8 млрд долл. по итогам 2019 года).

В государственном и муниципальном секторах занято около 320 тыс. человек – это всего лишь 5% населения страны, но стабильность доходов и, самое главное, доступ к ресурсам государства являются мощным мотиватором. Соответственно коррупция и различные механизмы преференциального доступа к бюджетным средствам превратились в особую сферу деятельности, которая покрыла и правоохранительные органы страны. Что касается беловоротничковой коррупции, то наиболее лакомым кусочком являются внешние кредиты и гранты. Учитывая хронический дефицит бюджета страны и то, что доходная часть государственного бюджета живет с колес, не имея ни фонда национального благосостояния, ни полноценных ресурсов банковской системы, то в условиях того же кризиса, вызванного пандемией коронавируса, происходит резкое наращивание внешнего долга с обязательным грант-компонентом. Если в период президентства Алмазбека Атамбаева (2011–2017) произошел резкий рост внешнего долга за счет беспрецедентных заимствований у Китая под инфраструктурные и энергетические проекты, то в период 2018–2019 годов страна пыталась уменьшать внешний долг за счет умеренного роста внутреннего долга и качественного управления бюджетным дефицитом. И в целом это получалось, что признают даже критики президента Сооронбая Жээнбекова и премьер-министра в этот период Мухаммедкалыя Абылгазиева.

Однако 2020 год внес свои коррективы в данный процесс, и был опять открыт традиционный кыргызский ящик Пандоры в виде резкого наращивания внешних заимствований в условиях экономического кризиса. И на этом фоне не были отменены парламентские выборы, планово приходящиеся на октябрь 2020 года.

Фактически не было полноценной предвыборной кампании, и многие партии пошли путем наименьшего сопротивления, а именно подкупа голосов избирателей. Возможно, что это был единственный путь в условиях скоротечной предвыборной борьбы, но результатом этого было прохождение всего лишь 4 из 16 партий, участвующих в выборах. Большая часть избирателей, сильно пострадавших в условиях экономического кризиса, воспринимали выборы как возможность немного заработать, тем самым обеспечили прохождение трех провластных олигархических партий и одной оппозиционной. Надо отметить, что технически избирательная система в Киргизии является одной из самых продвинутых – здесь используется биометрическая идентификация личности избирателя и полностью исключены «карусели» и т.п. Однако если in vitro система в целом сработала законно и по процедурам, то сами выборы были «хакнуты» за пределами технологии, предоставленной в свое время южнокорейской компанией. Речь идет о возможности открепления избирателей от своих участков и переброске их на другие. В этой операции была задействована почти четверть зарегистрированных избирателей, что было беспрецедентно по охвату и использованным ресурсам. Одна из партий имеет прямое отношение к символу «Контрабандистана», а именно бывшему заместителю таможенной службы Раимбеку Матраимову, именуемому в народе как Раим-миллион. Ну и не является секретом, что он тоже представляет мощные южные кланы, как и президент страны.

Таким образом, резкое нарушение баланса север–юг было налицо: из трех провластных партий две были условно южно-северные, а третья – северно-южная. Но в целом это один из факторов, который в последнее время не является таким доминирующим. Более того, 55 из 120 депутатов нынешнего созыва (непопулярных в народе и презрительно называемых «чимкирики», или «сопливые») прошли в составе этих партий в новый созыв. Общие проблемы страны, такие как всепроникающая коррупция, кумовство и непотизм, разрушенные социальные лифты в условиях постоянного роста населения, неповоротливость государственной машины, эрозия этических ценностей и вакуум идеологии, на фоне серьезного экономического кризиса, вызванного пандемией коронавируса, – все это сдетонировало события 5–10 октября.

Однако ситуация пошла не по стандартному сценарию, несмотря на невероятный калейдоскоп событий. Впервые общественные силы остановились на грани легитимности ветвей власти или сценария скатывания в неуправляемое пике. Был выбран первый сценарий, все стороны так или иначе признали легитимность и президента, и пока еще действующего парламента, который должен работать до итогов теперь уже повторных выборов. Со второй попытки утвержден новый состав кабинета министров и премьер-министр. В этом уникальность ситуации октября 2020 года в отличие от более драматических событий 2005 и 2010 годов.

Таким образом, страна прошла (или идет?) по грани между легитимностью и проявлением гипертрофированного чувства справедливости, впрочем, часто носящей характер абстрактной и легко трансформируемой в зависимости от нахождения той или иной группы во власти. Сценарии развития в ближайший год так или иначе включают в себя три основных компонента – повторные выборы в республиканский парламент, досрочные выборы президента и изменения в конституционное устройство в сторону парламентской республики.