Почем фунт мяса

ТРЕВОР НАНН с легкостью переносит действие пьесы Уильяма Шекспира "Венецианский купец" в Германию 1920-1930-х годов. Потому с легкостью, что только ленивый не догадался обнаружить параллель между "Венецианским купцом" и нацистской Европой. Не скроем, многое в этой пьесе говорит в пользу такой интерпретации, но, видит Бог, не исключены и другие. Для той эпохи, в которую происходит действие пьесы, характерно это взрывоопасное сочетание коммерческого ража, власти предрассудков и животного страха, которое присутствует в пьесе, но, будем надеяться, несвойственно нашему времени.

И тем не менее спектакль нас волнует. Он играется на потрескавшемся мраморном полу, хрустящем под ногами актеров, в неопределенной, безвкусной и безликой обстановке, похожей на те, что еще до сих пор можно лицезреть в советских госучреждениях. Актеры сидят за столиками в кафе на набережной, читают газеты и мирно беседуют. Новость о том, что Антонио потерял все свои корабли, тонет в крике приморских чаек. Порция устраивает своим женихам экзамен по киноискусству, одаривая их самыми аристократическими колкостями, а ее служанка Нерисса выглядит как наивная девчонка в туфельках и ситцевом платьице. Она повзрослеет в тот момент, когда встретит Лоренцо, своего возлюбленного.

Лучшая роль спектакля - конечно же, Шейлок, которого играет Генри Гудмен. Средних лет, он еще помнит то поколение, которое могло рассказать ему, что такое быть евреем, расовым или же религиозным меньшинством в 30-е. Дочь Шейлока, с детства воспитанного на понятиях нерушимого договора, ревностной веры и вечного страха, соблазняется иными ценностями: роскошной светской жизнью неведомого ей христианского мира. Шейлок разговаривает с ней на идиш, упрекая в неаккуратности, она отвечает ему на английском, изумляясь вероломству отца и традициям предков. Их дом воздействует угнетающе: тусклая лампа и фотография в громоздкой серебряной оправе - единственные детали обстановки. Угнетенная Джессика восстает - и не только против власти отца, но и против деспотичной любви к ней, против страха перед обществом, от которого ее насильно изолируют. Все это напоминает сюжеты рассказов Исаака Башевиса Зингера.

Шейлок отторгнут от социума. Его слуга Ланчелот в изящном кабаретном номере имитирует поведение в обществе своего хозяина с его резким акцентом. Окна дома Шейлока закрыты плотными ставнями - точно такие же мы можем увидеть в Ист-энде в Лондоне, где нередки расовые конфликты. Христиане лишили его былой власти и сделали жертвой. Перед тем как выйти на улицу, Шейлок страстно бормочет молитвы; его душа полна ненависти и опаски, которые он в разговоре с Бассанио едва скрывает за мнимой непринужденностью. Он остался последним в своем древнем роду. Когда он снимает хасидскую шляпу и бросает ее на весы, с помощью которых намеревается отмерить фунт мяса своего противника, - это один из самых леденящих душу поступков, на которые способен венецианский купец.

Идею постановки портит слабость духа и неблагородство шейлоковского должника Антонио. Он омерзительно раболепствует перед судьями в тот момент, когда нож касается его полноватого обнаженного тела, хотя, следуя пьесе и здравому смыслу, должен принимать свою участь хладнокровно. Еще чуть-чуть, и Шейлок бросится утешать своего трусливого врага - именно поэтому еврей не совершает мести.

Блестящая игра Генри Гудмана резко выделяется на общем уровне. Все прочие актеры не столь неотразимы, как он. Игра становится основательной только тогда, когда мы видим старую прославленную школу Национального королевского театра. Сцены без Шейлока, когда, к примеру, Порция выбирает себе женихов, скучны и безжизненны. Здесь Тревор Нанн позволяет себе несколько гэгов, чтобы хоть как-нибудь растопить монотонную манеру игры: один из женихов, Принц Арагонский, выходит на сцену с гитарой, вышагивая к возлюбленной в ритме фламенко, а Порция помогает его игре, жестикулируя и стреляя глазками. Наши глазки в этот момент хочется закрыть...

Невозможно забыть чудную песню на идиш, которую поют на два голоса Джессика и ее отец - как раз перед тем самым моментом, как дочь навсегда покинет отчий дом. Шейлок - заботливый, чуткий отец. Есть что-то непреодолимо трогательное в его словах: "Дочь моя, мои дукаты..." Кажется, что в них больше самой искренней растерянности, нежели жадности.

Тревор Нанн показал нам, как обычно, неровный спектакль. В нем невозможно не заметить опыта, полученного в Вест-энде, - Нанн долгое время работал над созданием мюзиклов. Когда Нерисса, служанка Порции, начинает петь, видно, что еще усилие, и эстетика "Венецианского купца" обогатится эстетикой знаменитых "Отверженных". Премьера Тревора Нанна оказалась слабой копией прошлогоднего "Отелло" того же Нанна - там действие было перенесено в далекое колониальное поселение, где герои жили в бежевых палатках и носили пробковые шлемы, и тем не менее там встречались те же ситцевые платья 30-х, те же граммофоны и те же старомодные автомобили. И все же спектакль Нанна остается североевропейской историей, где Шейлок - гамбургский или лондонский еврей. Образ Венеции не уместился в сознании режиссера, как, впрочем, и образ купца.