Птичка по имени "Урал"

	Николай Коляда любит не только птичек, но и кошек. Фото В. Долганина

НИКАК не могу удержаться (что делать - личность я несколько экзальтированная), но каждый номер, приходящий из типографии, я целую, расцеловываю, потому что - вот он, родненький, сейчас начнется его жизнь, птичка вылетит из рук... Да, радуюсь очень, хотя и знаю - первое, что будет сейчас, - начнут меня за птичку ругать. Выяснится, что не тех мы напечатали, вообще - все неправильно, и бесконечно будут звонить и приходить недовольные.

Одни будут недовольны тем, что в их публикациях была большая редакторская правка, сокращения, а с ними, с авторами, не успели посоветоваться (такое часто бывает в спешке). Другие найдут кучу опечаток (и такое случается: недавно вместо "Болконский" мы напечатали "Балконский" - стыд, ужас, мрак просто!). Третьи будут скорее требовать гонорар (а где я возьму деньги, если их нет: я же не деньги печатаю, а журнал!). Четвертые будут звонить и кричать: "А почему опять моих рассказов (романов, статей, стихов и т.д.) нет в журнале?! Я вам сто лет назад принес, и все лежит и лежит в редакции, а вы все не печатаете, потеряли, наверное?!" (Не потеряли, лежит, но ведь журнал не резиновый, в нем 198 страниц, как я все засуну?!) Пятые будут говорить, что "вот, Васю (Петю, Машу, Наташу) напечатали, а меня - нет, а ведь я - лучше, во много раз лучше, вот и подтверждение тому - я член Союза писателей, у меня книга, у меня отзывы знаменитых писателей, статьи в газетах и так далее!" (да лучше, лучше, все хорошие, подождите немного, всех напечатаем!)...

И я буду изворачиваться, как уж на сковородке, и что-то такое вежливое, противным мне самому голосом, говорить про то, что "вот, мол, рукописей у нас в редакции столько, что ваши рассказы (повести, романы, стихи) на сегодня не выдерживают конкуренции" (такую фразу умную придумал я недавно, действует безотказно, и что не ложь - правда: рукописей в редакции огромное количество). Другим буду говорить: "Денег пока нет, потерпите, займите..." Со всеми надо выяснить отношения, всем надо сказать что-то вроде: "Ну что ж вы обижаетесь, пойдет ваш материал в следующем номере или через номер, принесите еще..."

Есть такие, что прочитают журнал по диагонали, найдут пару ненормальных выражений и давай мне кричать в трубку: "Не стыдно?! На что тратятся деньги областного правительства?! Вот на это, на эти слова, начинающиеся на букву "п", "м", "б" и так далее?!" Этим я говорю: "Я не могу залезать в творческую лабораторию художников, имеющих имя в литературе, это не пацаны какие-то, я в журнале не цензором работаю, я не имею права, поймите, ну, раз такая литература сегодня, при чем тут я, сейчас все так пишут, а потом не все же материалы у нас в журнале с этими словами, есть много таких, где этих слов совсем нету, а потом - не эти слова ведь главное в том произведении, а что-то другое, и именно из-за этого "что-то" мы и поставили его в номер, нам тоже эти слова не нравятся, а правительство правильно делает, что деньги нам дает - ни один провинциальный журнал не имеет такого статуса, как "Урал", это же замечательно, гордиться этим надо, нет, правительство деньги по-хозяйски расходует!"...

Хотя иногда излишне рассерженным звонящим - хамам-графоманам и надоедливым посетителям - хочется просто сказать какую-то грубость, потому как надоедает все дико. Тут крыша течет, денег на счете нет, пожарники придут - отключат, коммунальщики требуют платить за воду и отопление, а вокруг толпа писателей, рвут на части...

Думаешь иной раз: да лучше бы он, этот свежий номер, вообще не появлялся, а то - себе дороже получается. После публикации в 12-м номере статьи Александра Иванченко заволновались даже москвичи, принялись названивать: "Эт-та што-о такое?! Вы на кого наезжаете там?! На Москву?! На нас?! Совсем уже?!"

А сколько в редакции каждый день появляется, извините, просто больных: у них куча написанного на обрывках бумаги или наоборот - красиво переплетено. И все это мне суется под нос, и я должен обязательно прочесть и дать свою оценку, потому что мне говорят: "Ваши сотрудники ничего не понимают, они нас все уже много раз выгоняли, только вам доверяем, читайте!" На днях двое пришли и чуть не побили меня, честное слово. Я все ждал - вот, сейчас мне по голове заедут. Они не больные были, просто им кажется, что, кроме них, "за Расею" никто не постоит, а все только и думают, как бы ее в яму столкнуть, - ну и я в том числе - вот, спасибо. Потому что не стал печатать одну поэму. (Кажется, эти люди думают, что любить Россию - значит ходить по улице и всех целовать взасос. Я думаю, что любить Россию можно иначе. Можно даже ругать ее последними словами, иногда ненавидеть ее, но при этом до сердечной боли любить.)

И потом - да, не имею я права говорить людям: "Ты - графоман, не садись писать никогда, ступай вон!" Не имею права, и не могу просто, и никогда не буду. Язык не повернется. Не мое это дело. Я не Господь Бог, и вообще никакая я не инстанция. Я просто сижу в кресле главного редактора, но это вовсе ничего не значит. Это не значит, что я могу судьбами людей руководить, направлять их куда-то. Я могу только что-то посоветовать, но все мои советы надо делить "на тридцать три", а пишущему человеку самому решать - стоит ему заниматься писательством или нет. Те "отказники" закричали вдруг что-то страшное, агрессивное и выкатились из редакции, а я перепуганно отдышался - пронесло на этот раз, не побили. Но что будет в следующий?

Так вот, у меня есть повод свежий номер целовать. Потому как я вижу весь длинный путь его: чтение рукописей, пришедших почтой, разговоры с авторами, советы рецензентов, верстка, корректура, опять верстка, опять куча разговоров, звонков в типографию, звонков в Министерство финансов - дайте денег, нельзя обмануть подписчиков, они нам верят, журнал должен выйти вовремя! Опять споры и разговоры: это надо ставить в номер, это не надо. И потом наконец - мое окончательное твердое решение: "Ставим в номер это и это, потому что это - мне нравится, вот и все, тихо, молчать, я тут начальник!" И - вот он, журнал.

Теперь надо всем рассказать и сообщить, чтоб его купили и прочитали. А кого сегодня заставишь читать журналы? Никогошеньки, никому это не надо. Что напечатать такое? Бог его знает. Как поднять подписку? Понятия не имею. Враз все не делается, это ясно, да и не могу я шашкой размахивать, рубить - мол, мы тут сейчас все перестроим так, что мама родная не узнает. Журнал до меня существовал 42 года (как раз со дня моего рождения), и что ж - я приду и тут все переколочу, как слон в посудной лавке? Во-первых, мне на то права никто не давал, во-вторых, есть какие-то традиции - пусть они останутся, чего ж в них плохого? Много раз уже даже на моей памяти ломали и меняли все в нашей жизни, и результат известен. Можно, конечно, что-то изменить в оформлении журнала, в подборе материалов, привлечь авторов, сделать все поживее и помолодежнее, но какая литература сегодня - такой и журнал, ведь, согласитесь, так?

Впрочем, это все понятно, это все - общеизвестные фразы. Главное же, что каждый месяц журнал выходит, несмотря ни на что: вот она, птичка по имени "Урал", вылетает из рук и куда полетит - Бог знает. Птичка выпархивает, и уже не переправишь букву "а" на "о", не заменишь материал, не вычеркнешь абзац. Птичка летит сама, ее везут, несут, тащат... Раньше в Москву я таскал сумку (двадцать кило, больше нельзя в самолет) со сборниками своих пьес и расталкивал это по книжным магазинам. Потом у меня появились студенты, и к своим книгам в сумку я начал толкать рукописи их пьес. А когда вышла книга пьес моих студентов "Арабески", я принялся и пачки этой книги возить в сумке. А когда ее распродали - начал запихивать в сумку пачки с "Метелью" - это еще одна книга пьес моих студентов. А теперь, естественно, и журнал "Урал" таскаю с собой. Куда ни еду - нагружусь и везу. Тяжело, но я всегда говорю: своя ноша не тянет, это раз, и - корона с головы не свалится - это два. К тому же обратно налегке еду.

Вот, был в Петербурге - оттащил туда журналы, пусть читают. Полетел в Швецию - и туда отвез журнал. К слову сказать, там знают про наш "Урал". Переводчики спрашивают: "А где в Интернете "Урал", что-то его не видно давно?" А я-то по наивности думал, что поставить журнал в Интернет в последнюю очередь успеется, а оказывается - его читают, следят за ним. Понятно, что как только прилетел из Швеции - тут же дал в редакции задание: немедленно выставить "Урал" на страницу "Журнального зала" в "Инфоарте". И хотя наш первый номер 2000 года еще не вышел из типографии, в Интернете он уже стоял, как стоят и все следующие номера, кстати - можете полюбопытствовать.

Оттарабанил я последние номера "Урала" в Москву во все редакции, в библиотеки, книжные магазины, к своим знакомым критикам, работающим в газетах, - в том числе и самые мои на сегодня любимые номера, 13-й, дополнительный, и такой же дополнительный к 55-летию Победы. Никто журнал наш пока не замечает, да и когда Москве было дело до провинциального "Урала" и вообще до нас? Чихали они все на нас на всех с большой колокольни - общеизвестно московское чванство, высокомерие и снобизм (это не совсем верно. См., например, рецензию на повесть в одном из этих "разнесенных по редакциям" номеров - "НГ" от 15.03.2000. - Прим. ред.).

Да пусть их. Делов-то. И это ерунда, думаю. Главное - совсем другое: как я всегда говорю своим студентам - было бы чего продавать, а покупатели найдутся. Так и здесь: был бы журнал хороший, обратят внимание. А значит, надо, чтобы было больше писателей хороших на Урале, и тогда птичка по имени "Урал" будет летать высоко-высоко.

А вот что нужно, чтобы хороших писателей было больше, - этого я не знаю. Знаю только, что их надо кормить - в буквальном и переносном смысле. Их надо любить и помогать им всячески.

Приехал недавно в гости ко мне один немецкий режиссер, разговорились с ним о работе знаменитого у нас в России Гете-института, тратящего ежегодно огромные (государственные, конечно же) деньги во всем мире на распространение немецкой культуры. "А зачем вам это надо?" - наивно спросил я его. "Пойми, - закричал немец, - за нами идет индустрия!" Мне даже не по себе стало: а я-то наивно думал, что это так, бирюльки, что у них просто денег много, девать некуда. А оказывается, культура и экономика Германии тесно связаны. Культура начинает осваивать какие-то пространства России, "окультуривает" их, так сказать, идет первая на чужие земли - культура в начале, а потом - экономика! Интересно, правда? Так, может быть, если мы когда-то изменим наш взгляд на культуру как на что-то лишнее и бесполезное, то тогда в экономике что-то сдвинется, нет? Может быть, я в чем-то не прав? Не знаю.