Мария Ремизова МИКЕЛАНДЖЕЛО, как известно, советовал делать скульптуру так: взять кусок мрамора и отсечь все лишнее. Ему хорошо было говорить - мир в то время был еще относительно новеньким, и материал можно было не экономить. Теперь человечество поумнело, ресурсами не разбрасывается, изо всех сил утилизирует отходы и трясется над каждой крошкой. Писатели, понятно, не могут остаться в стороне и вносят посильный вклад в дело глобальной экономии.
Повесть Марины Москвиной "Гений безответной любви" ("Дружба народов" # 3) и не заслуживала бы отдельного разговора, не будь она столь замечательно типична для практики среднестатистической российской прозы. А практика такова: берутся все не пригодившиеся дотоле в хозяйстве фразочки, прикольчики, сны, фантазии, реплики, воспоминания, как следует перемешиваются (Гекльберри Финн советовал поступать так с содержимым помойного ведра: перемешаешь, как следует, - говорил он, - чтобы все, как следует, пропиталось соком, оно и проскакивает как-то легче), и повесть, роман, чего там еще готовы.
"Гений безответной любви" практически не имеет внутренней структуры, напоминая строением нечто вроде свободно разрастающейся колонии полипов. Знакомство с некоторыми частями текста из иных источников заставляет предполагать, что его эклектичность отчасти проистекает из механического соединения частей, написанных некогда по своим совершенно независимым поводам. Начинается повесть с заявления рассказчицы о намерении создать "гениальный" роман "Утопленник". Из последующих ремарок становится ясно, что текст "Гения" и является текстом "Утопленника". Далее изложена история явления на свет рассказчицы, драматизированная дотошным изучением ее персоны родственниками со стороны отца, которые в конце концов признают в ней свою породу. "Гений", он же "Утопленник", претендует на звание юмористического произведения, и хорошо видны места, намеченные автором для соответствующей реакции. Юмористическая область "Гения-Утопленника" лежит где-то в промежутке между женской прозой в духе Щербаковой и "Джентльмен-шоу", так что посмеяться от души удастся далеко не каждому.
Родня окончательно признает Люсю, когда ее отец, хоронившийся до того в шкафу, вылезает наконец голый и демонстрирует собравшимся конгруэнтность россыпей родинок на своем младенческом теле. Это вызывает у присутствующих такой взрыв энтузиазма, что они тоже начинают задирать подолы и стаскивать штаны, доказывая наличие соответствующих пятнышек на коже. Родственники - могучий клан Топперов, включающий в себя даже принцессу Диану (ныне покойную), расселен по всему свету. Особое место в нем отведено викингам. Потому для "Утопленника" героиня назначает себе псевдоним - Мишадоттер ("Дочь Миши", по ее мнению, - это звучит по-скандинавски, но скорее всего автор иронизирует).
В последующих частях отец Миша случайно участвует в съемках фильма, где настолько входит в образ крестоносца, что ради него перекраивается не только сюжет, но сама история - чтобы успокоить внезапно помешавшегося преподавателя марксизма, режиссер снимает эпизод, где христианам удается-таки отвоевать Гроб Господень.
Потом Мишадоттер внезапно узнает о грядущей скорой смерти - нагадала цыганка. И совершает, может быть, единственный на всю повесть разумный поступок: идет к психотерапевту. К несчастью, психотерапевт оказывается из серии врач, излечися сам - несколько глав подряд выслушивает бред пациентки, квалифицированной же помощи предложить не в силах. Проблемы ее, как она формулирует, заключаются в непрерывной жажде любви, которую она обрушивает на голову первого встречного-поперечного, причем не столько плотской, сколько (вот как сказать?) интеллигентски вычурной, что еще хуже сотни раз описанной-переписанной женской прозой средней руки.
Среди всей этой галиматьи попадается вдруг один хороший эпизод, где героиня описывает свою первую любовь, первый сексуальный опыт - и первый аборт. Москвина находит очень выигрышный ход: возлюбленный описан как кролик. Не кролик-животное, а кролик-человек, который ходит, разговаривает, читает книжки, пьет, употребляет наркотики, оставаясь при этом совершенным кроликом. Она нащупывает типаж и точно его прописывает, изобретая для этого собственный - и оттого эффективно сработавший - прием. Беда лишь в том, что история с кроликом занимает от силы страниц пять, остальное же - долго и совершенно бессмысленно.
Заканчивает Мишадоттер тем, что заходит в выселенный дом, где когда-то жило ее семейство - и вместе с домом, немедленно наполнившемся его бывшими обитателями, уплывает куда-то в небытие. Свой долг она выполнила - "Утопленник" написан. Ну чего ей стоило поставить себе для последнего жеста какую-нибудь более разумную цель?
