Анна Шалашова Спектакль Бориса Юхананова "Недоросль" (Русский театр Литвы), показанный в рамках III Всемирной театральной Олимпиады, своей первоначальной задумкой заинтересовывал и интриговал. Режиссер попытался восстановить реконструкцию спектакля "Недоросль", осуществленную Юрием Озаровским - актером Александринского театра.
Выбирая для постановки фонвизинского "Недоросля", Юхананов меньше всего хотел поставить веселую комедию или сатиру. У режиссера возник глобальный план - сотворить с помощью пьесы Фонвизина и реконструкции Озаровского театральную мистерию. И потому одними из главных действующих лиц спектакля становятся совсем не фонвизинские персонажи, а юханановские - огромных размеров Корова, Петух, Свинья, Индюк и ангел. Эти необычные для "Недоросля" персонажи весь спектакль будут находиться на сцене вместе с "хрестоматийными" героями Фонвизина, которые двигаются словно механические, заведенные куколки. Все выверено и просчитано. Мизансцены выстроены так дотошно, что актеры не должны, по замыслу режиссера, выбиваться из скрупулезно вычерченного рисунка. На каждом стульчике, столике, кресле висят порядковые номера (позже выяснится, что это номера мизансцен). И актеры, послушно отговорив положенные реплики, двигаются от одной циферки к другой. Иногда вдруг вздрагивают, напряженно всматриваются куда-то вдаль. За сценой начинает звучать тревожная, "скрипучая" музыка (композитор Владимир Тарасов), и вдруг то голубь начинает биться в окошко (как известно примета плохая - к мертвецу), то вспыхивает зловещее адское пламя... Юхананов настойчиво создает ощущение предстоящего несчастья.
Только входишь в зал и перед тобой - полотно в розовых разводах, а на авансцене, в грязи, валяются надувные свиньи (художник Юрий Хариков). Раздаются первые резкие, скрипящие звуки, веселенькое розовое полотно ползет вверх - и... перед нами застывшие фигурки - Простакова, Митрофанушка, Еремеевна, Правдин, Скотинин. Актеры вежливо подождут несколько секунд, давая возможность зрителю привыкнуть - рассмотреть декорации, костюмы, - и начнутся первые сцены. Прием "стоп-кадра" будет возникать в спектакле довольно часто. Софья томно опускает взгляд и, манерно приподымая изящную ручку, садится на стул. Встав на одно колено, перед ней склоняется Милон, через несколько секунд к ним присоединится Правдин. Демонстративно встав рядом, фонвизинский резонер разыгрывает ревнивого возлюбленного. Выбрав эффектную и непременно изящную позу, персонажи замирают. Возникает французская пасторальная картинка, словно сошедшая с полотен Буше. Юхананову так понравился этот прием, что он прокручивает его еще и еще раз.
Удивительно смешного, остроумного текста Фонвизина в спектакле Юхананова не замечаешь. Он тонет, вязнет, его совершенно не слышно со сцены. Лишь изредка вдруг прорвется какая-то фраза. Простакова особенно подчеркнет реплику: "Палашка-то безумно бредит... бредит". Юхананов сознательно выделяет эту фразу. "Бред" - действительно ключевое слово спектакля. Видимо, режиссер хочет добиться от зрителя ощущения тяжелого, отупляющего сна, когда подсознание абсолютно свободно, раскрепощено и не контролируемо - и тогда этот бред, кошмарный сон непременно рождает чудовищ. Огромные петухи и коровы, ангел, распевающий итальянские романсы, - все передвигаются по жестко закрепленным маршрутам (иногда актеры вслух проговаривают: "Перехожу на 23", что означает - в следующее мгновение персонаж должен перейти к предмету, где висит табличка с названным номером).
В "Недоросле" Юхананова стоит печь, которая в финале медленно отодвигается, и на полу вспыхивает огонь. Все герои Фонвизина вместе с мистическими животными собираются вокруг него. Простакова падает без чувств. Музыка начинает скрипеть еще громче, довольно безразличными и инфернальными голосами персонажи кидают финальные реплики "Боже мой, она без памяти...", "Очнется, мой батюшка, очнется". Простакова вскоре действительно оживает и присоединяется к остальным персонажам - печь плавно ползет на место, пряча за собой героев спектакля. Финал, подумали вы? Нет, потом четким шагом все снова появятся на сцене и встанут в шахматном порядке, произнося громкими и механическими голосами беспорядочные цифры: "Один... Двадцать пять... восемь... двенадцать..." После чего на сцене появляется Стародум в исполнении одного из самых старых актеров Русского театра Литвы - Артема Иноземцева, и хорошо поставленным голосом, в лучших традициях старой актерской школы, четко и назидательно произнесет: "Вот злонравия достойные плоды". Розовое полотно ползет вниз... и только свинки на авансцене продолжают колыхаться на ветру. Но и это еще не финал. Полотно поднимается вновь, и зритель видит решетку, огораживающую фонвизинских героев и юханановских животных, с краю появляется ангел, дирижирующий палочкой.
После первых пятнадцати минут спектакля закономерно возникает вопрос: шутит режиссер, разыгрывает зрителя или же, напротив, говорит совершенно серьезно, подразумевая за всем этим балаганом глубочайшую идею. Если первое - и все это лишь игра, то не слишком ли она затянулась (спектакль Юхананова идет три с половиной часа, и текст Фонвизина дается практически без купюр)? Над забавными шутками, смешными коровами и петухами, хрюшками, дергающимися на авансцене от сквозняка, можно было бы посмеяться, но когда режиссер довольно агрессивно хочет: научить, напророчить, попугать, - действие постепенно начинает терять всякий смысл. Ближе к финалу все сильней и сильней начинает раздражать скрипящая музыка Тарасова, и даже талантливая и стильная сценография Харикова лишается смысла. И начинаешь понимать, что Юхананов совсем не шутит. Кошмарный сон, по замыслу режиссера, непременно должен обратиться в вещий. Все вполне серьезно и, видимо, должно быть страшно.
