Татьяна Рыбакина
В ЦЕНТРАЛЬНОМ академическом театре Российской Армии Борис Морозов завершает сезон мольеровским "Скупым". Тема вечная. У Плавта был "Горшок", потом у Мольера "Скупой", "Скупой рыцарь" у Пушкина... Список можно расширить. Скупой, как правило, стар и детей держит в черном теле, и жить им мешает, лишь случай все разрешит. Скупость, как маниакальная страсть, как душевная болезнь, может стать основой и комедии, и драмы.
Мольер написал комедию, Морозов привносит в нее элементы драмы. Возможно, из желания избежать упреков в несерьезности, необыкновенной "легкости в мыслях". Возможно, его к этому подтолкнула актерская индивидуальность Бориса Плотникова, графически точно играющего комедию, но таящего в себе и трагедийный дар. Эта двойственность утяжеляет спектакль, приближающийся порой к грубоватому фарсу с его эротическими фривольностями, задиранием юбок, падающими штанами и конфигурациями из трех пальцев.
Занавес еще закрыт, раздаются первые аккорды, звучит мелодия в "тревожном" миноре (композитор Рубен Затикян). Занавес открывается и... на сцене безмятежно развалившаяся на кожаном диване парочка и почти бескрайнее светлое пространство, затянутое холстом (художник Иосиф Сумбаташвили). Знаковое отсутствие декораций, декларируемая пустота, подчеркивающие вечность скупости, расставляют актерам ловушку: пространство "проглатывает" слова. Хорошо, когда актеры у края сцены, но стоит им отойти немного вглубь или, не дай бог, отвернуться от зала - уже с трудом разбираешь слова. Сценическая метафора превращается в технический просчет.
Но интрига, "закрученная" Мольером более трех веков назад, захватывает зрительный зал. Мольер, сам игравший скупца Гарпагона, хорошо знал, что надо актеру. А потому для каждого из членов своей труппы (а также для всех последующих поколений актеров) он писал роли, в которых обязательно есть мгновения, когда аплодисменты зала предназначены только ему. Это, к счастью, практически невозможно переделать. И блистательные диалоги Мольера каждому исполнителю позволяют обратить на себя внимание. Порывистый как петушок Клеант (Юрий Сазонов), вынужденный льстить прямодушный Валер (Андрей Егоров), самовлюбленный кучер-повар в одном лице Жак (Николай Лазарев).
Театр предлагает свою сценическую редакцию пьесы, взяв перевод Владимира Лихачева (есть еще перевод Михаила Булгакова, он стилистически чуть строже). По-видимому, он более подошел внутренним стремлениям режиссера, иногда усердно веселящего зрителей, иногда с не меньшим напором взывающего к их сочувствию.
Спектакль - бесспорный бенефис Бориса Плотникова. Он мастерски отточено владеет всеми жанрами. Когда подчеркнет прозорливость и хитрость Гарпагона, с безмятежным видом выуживающего тайну сердца сына, когда - усилит его зацикленность на деньгах, любовь к которым затмевает все. Вот Скупой - почти дряхлый старикашка, такому уж точно жить не более восьми месяцев, как пообещал его сын в расписке. Вот он - успокаивающий себя занятием йогой совсем нестарый человек (блестяще выполненные упражнения вызывают радостный гул зала и громкие аплодисменты). Его мимическая сцена отчаяния от кражи заветных 10 тысяч экю (при жанровом несоответствии всему ходу спектакля и непросчитанной продолжительности) - еще одна демонстрация недюжинных способностей актера. Его Гарпагон в своем горе от потери шкатулки потрясает гаммой переживаний. Он одновременно велик и жалок. Ради возвращения украденной суммы он отказывается от невесты да, в общем-то, и от сына с дочерью. Но это происходит на фоне радостного узнавания давно растерявших друг друга родственников и соединения любящих.
Финал спектакля с момента появления Владимира Сошальского - Ансельма стремителен, весел и ярок. Все герои на сцене. Собираясь вместе в живописные группы, они расцвечивают сценическое пространство, создают радостное настроение ожидаемой счастливой развязки. Художник Алена Сидорина своими костюмами и забавными разноцветными париками задает тон действию.
Ансельм, в прошлом неаполитанец, возникает как бог из машины и берет на себя все материальные трудности. Он не знает французского, в нашем случае - русского, потому по замыслу режиссера прибегает к услугам переводчика (он же пронырливый слуга Лафлеш - Сергей Данилевич). Но быстрая итальянская речь в нужный момент дополняется четко произнесенным на нашем родном языке словом, это создает невероятный комический эффект, вызывая взрыв смеха. Надо слышать, как Сошальский произносит одновременно с утвердительно-вопросительной интонацией: "Я плачу".
Яркое разноцветье нарушается одним черным пятном - именно таков заношенный камзол Гарпагона. Но это не мешает веселью набирать обороты. Как и перестает раздражать подминающий под себя сцену огромный кожаный мешок с деньгами. В него превратился подвешенный за край диван. Однозначная назидательность образа уходит на второй план. Людям хочется радоваться и веселиться. Мольер, великий знаток человека, знал это. Это, в конце концов, и происходит в спектакле.
