Драма в ритме вальса

Умер лучший доктор Ватсон и самый искренний Чацкий. Никто не умел работать в амплуа простака столь тонко, глубоко и неожиданно, как этот актер. Ватсон стал его коронной ролью, видимо, не случайно. Советскому кино необходим был великий Чудак, приватный любитель приключений. Этот герой воплощал у Конан Дойля сопротивление чопорности и скуке слишком стабильной и пуританской Англии. Этот же герой оказался весьма кстати в борьбе с теми же бедами, но уже советских людей. Когда этого уже никто не требовал и не ждал от отечественных актеров, Виталий Соломин создал в театре и в кино образы добрых, по-настоящему положительных героев - правда, сделал это в основном не на современном материале. Соломин заставлял поверить в то, что бывают абсолютно неиспорченные и понятные люди и что они оказываются не менее интересны, чем двойственные и загадочные. Видимо, и в своей душе Соломин сохранял непомерную степень открытости миру - современная жизнь этого не прощает и изматывает человека раньше времени.

Соломин совместил в своем творчестве лучшие традиции школы Малого театра и высокий психологизм школы Станиславского. Это позволяло актеру с равной органичностью существовать как в жанровом искусстве, так и в абсолютно реалистическом. Драма и мелодрама, фарс и высокая комедия были подвластны актеру как четыре родных и любимых стихии. И даже в мюзикле по "Свадьбе Кречинского" Соломину удавалось то, чего не могли многие иные исполнители, - и петь и играть с той легкостью, какая должна быть присуща инфернальному любовнику, одержимому страстью не столько к конкретной женщине, сколько к жизненным триумфам.

Виталий Соломин был одним из немногих, кто великолепно владел искусством перевоплощения - и при этом никогда не растворялся в создаваемых образах. Он везде был по-хорошему узнаваем, не приедался и не повторялся. Он не просто играл на полутонах, но по мере освоения роли не уставал находить все новые и новые нюансы. В то же время Соломин был склонен то и дело взрывать сдержанный рисунок роли неожиданными эскападами. Кажется, никому не удавалось так органично упасть, влетев в дом Фамусова. За последнее время трудно назвать другого актера, который бы ощущал всей своей натурой тот реальный градус страстей, которые кипят в душах героев, именуемых тихими чеховскими интеллигентами. Соломин был способен показать, что люди эпохи безвременья накануне смены исторической формации живут отнюдь не вяло. Они пребывают в состоянии аффекта и бешенства от собственного бессилия, от ностальгии по глупо угробленной молодости и от ненависти к окружающей безнадеге. Поэтому Соломин столь отчаянно и комично играл пьяного Астрова - вступающего ногой в какой-то таз и разглагольствующего, кренясь вбок, пошатываясь, но блистая остроумием. Это была сцена счастливого забытья и временного освобождения от той драмы жизни, которая навсегда останется с героем. Но более всего знатоки пьесы ценили последующий перелом в образе, когда Астров приходит в себя после ночного угара и как бы замыкается от внешнего мира в холодную скорлупу из чопорной вежливости и уже циничных шуток.

Иные герои Соломина с особым рвением и талантом отдавались легкомыслию и, казалось, были созданы для кутежей, как Бони из "Сильвы". Виталий Соломин изящно порхал в ритме вальсов, но всегда был готов в этом же ритме играть и серьезную драму, и трагедию.

Обратной стороной внешней веселости и дурачества оставалась внутренняя раздвоенность, разочарование в жизни и, главное, в себе самом. Такой несчастливый скепсис и ощущение своей никчемности жили и в герое "Зимней вишни". Такой бездонной тоской оказывался полон нестарый и даже подтянутый Иванов в чеховской постановке, которую недавно осуществил сам же Соломин в Малом театре. В этот образ, замыкающий ряд "лишних людей", Виталий Соломин привнес пронзительную личную ноту - ощущение своего одиночества не во внешнем мире сытых и ограниченных людей, а внутри собственной души. Соломин сыграл человека, который сам с собой замучился, потому что слишком хотел быть лучшим, подлинно неординарным и талантливым в построении своей судьбы собственными руками. Такие люди всегда слишком строго судят себя и не умеют смиряться с поражениями. Поэтому такие люди не отличаются живучестью. Они растрачивают свои душевные силы слишком быстро и слишком безжалостно.