Марина Куклинская
Сондецкис любит светлые лица в оркестре, иначе ему плохо работается.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
– Что же произошло?
═
– У меня возникла конфликтная ситуация с министром культуры Литвы. Долгие годы оркестру не уделялось должного внимания. И тогда мы решили отделиться от филармонии. Мне дали на реорганизацию 12 дней, 10 из которых я находился на гастролях в Греции. В такие сроки подготовить все необходимые для реорганизации документы было невозможно. В результате Литовскому камерному оркестру не дали статус национального. Сразу уменьшились надбавки. Коллектив начали пугать: вас скоро разгонят. А когда на 2 дня задержали зарплату, оркестр потребовал вернуться под юрисдикцию филармонии. Это решение от меня скрывали 21 день, потом поставили перед фактом. Но в филармонию оркестр не вернули. Новый оркестр не создан – старого больше не существует. Вместе с тем коллектив музыкантов филармонии выступает под маркой «Литовского камерного». Без меня. Процесс ликвидации моего оркестра еще продолжается. Все было сделано для того, чтобы заставить меня уйти. Но так как с филармонией у меня заключен контракт на пять лет, дирекции пришлось бы выплатить неустойку. Тогда опубликовали приказ о снятии с меня надбавки «за плохую работу»! Если бы меня попросили подготовить себе смену, я бы это спокойно сделал, но после такого обращения, естественно, был вынужден уйти.
═
– Об истинной причине действий министерства и дирекции нетрудно догадаться.
═
– Причина – в моей попытке добиться самостоятельности. Находясь в зависимости от государственной организации, я не имею права использовать деньги спонсоров (они поступают только через филармонию и распределяются по усмотрению руководства). При этом филармонические службы не занимаются рекламой, не имеют финансовых возможностей для достойной оплаты музыкантов. Три года я тщетно добивался реорганизации филармонии. Министерством культуры Литвы за последнее время проведены губительные реформы, касающиеся ДМШ, уничтожена студия записи, отобрано помещение, в котором проходили международные музыкальные фестивали. В России и Литве сейчас сходные проблемы: много фестивалей, много оркестров, много желающих творить – и мизерная, унижающая достоинство оплата за профессиональный труд. В скором времени Европейский союз не позволит платить деятелям искусства столь жалкие суммы. Но ни литовское, ни российское правительства не готовы к тому, чтобы найти необходимые бюджетные средства для финансирования, соответствующего европейскому уровню. Многие коллективы прекратят свое существование.
═
– Но какие коллективы? Такие, как знаменитый Литовский камерный оркестр?
═
– В Москве сейчас около 20 оркестров. Ясно, что московское правительство вскоре не сможет их содержать. Значит, нужно распределить коллективы по провинции, чтобы их содержали местные власти, как это происходит, например, в Германии. Там одинаково знамениты и хорошо оплачиваемы как дрезденский оркестр, так и лейпцигский «Гевандхауз».
═
– Будут ли в русской провинции слушать, к примеру, Малера?
═
– Литовский камерный оркестр был одним из 6 оркестров, выезжавших за рубеж в советское время. Но перед тем как попасть на зарубежные гастроли, я играл в Ялте или для нефтяников Тюмени. В советские времена симфонические оркестры имели норму – 132 концерта, камерные – 66. Я часто приглашал на концерты в качестве солистов молодых Спивакова, Кремера. Первый сольный концерт Башмета на сцене Большого зала консерватории состоялся со мной. Шнитке впервые выехал за границу как пианист Литовского камерного оркестра.
═
– Значит, советская система имела свои преимущества?
═
– Преимущества советской культурной политики были в том, что организовать фестиваль, пригласить любого солиста в финансовом отношении не составляло труда. Конечно, издержки системы, политизация культурной жизни существовали и не раз становились причинами трагедий (таких, например, как судьбы Виардо или Петухова). Многие не получали заслуженного признания, но те, кто получал, действительно были его достойны. Сольный концерт в БЗК по партбилету не давали! Сейчас же на сцене может появиться любой музыкант, и единственным критерием его способностей служит возможность заплатить за аренду зала.
═
– Вы ни разу не ощутили на себе негативных сторон советского строя?
═
– Тот советский тоталитаризм был страшен тем, что гибли люди. Сейчас страшно другое. Говори, что хочешь и сколько хочешь, а мы не будем обращать внимание. Нет рычагов воздействия общественного мнения. Газеты каждый день публикуют разоблачительные материалы, но это никого не волнует, а главное, ничего не меняет. Менталитет тех, кто нами управляет, чудовищен. Воровской лексикон и нецензурный текст стали нормой общения в правительственной среде. Негативное влияние советской системы мы ощущали в основном при выезде за границу. В гастролях могли отказать, ничего не объясняя, а попытаться выяснить причину отказа было невозможным. Часто приходилось вести утомительную «дипломатическую игру».
═
– Одна из интереснейших страниц вашей творческой биографии – международный конкурс «Фонд Герберта фон Караяна»...
═
– На этот конкурс можно было попасть только по персональному приглашению Караяна. Представитель маэстро профессор Аллендорф ездил по миру и слушал оркестры. По его рекомендации Караян подписывал приглашения. Я уже был известен, поэтому смело приехал в столицу с просьбой, чтобы наш оркестр рекомендовали на конкурс. Мне ответили, что необходимо личное приглашение Караяна. Такого у меня не было, и я возвратился в Вильнюс ни с чем. Но тут в Вильнюсской филармонии в конце сезона дирижировать концертом приехал сам Аллендорф. Преодолев смущение, я попросил его послушать наш камерный оркестр. Он согласился и на два дня отложил отъезд. Прослушав несколько фрагментов, Аллендорф сказал: «Золотой медали обещать не могу, но принять участие в конкурсе вы достойны». Однако оказалось, что на конкурс 1974 года мы уже опоздали, и министр культуры Фурцева обещала отправить нас в 1976 году. Но тут умирает Фурцева. Аллендорф, как и было договорено, присылает приглашение, но никто не помнит об обещании отправить на конкурс наш оркестр. Разногласия и соперничество между управлениями культуры и учебных заведений едва не стоили нам участия в конкурсе. Нас ждал огромный успех. Из 12 возможных мы получили 11,4 балла (оркестр, занявший второе место, – только 9) и золотую медаль. Особенно приятна была оценка фон Караяна, который сказал: «Я за судьбы музыки могу быть спокоен, если есть такие воспитатели оркестра». Поскольку Караян должен был дирижировать в заключительном концерте, он выразил сожаление, что не сможет услышать игру литовского оркестра. Мы, конечно, были огорчены. Но когда я вышел на сцену, то в первом ряду увидел сидящего Караяна. На лицах музыкантов оркестра было написано необычайное волнение. Еще до начала конкурса я предупредил оркестр: «Не огорчайтесь, если не все удастся сыграть так, как хотелось бы. Главное, играйте смело и с самоотдачей. Трусости я не прощу. Вот, видите – я вытягиваю руку вперед. Если я буду трусить, рука задрожит и дирижерская палочка начнет вибрировать. Следите за моей рукой». Рука у меня не дрожала. Но на заключительном концерте случилось непредвиденное: я даю знак оркестру к началу – и вдруг понимаю, что звука нет. Никто не играет. Все буквально оцепенели от волнения. Я продолжаю тянуть палочку вверх, лихорадочно обдумывая: что же делать? Второй раз дать ауфтакт? Нелепо! Что подумает Караян! И почему они не играют?! Положение становилось критическим. И тут едва слышно раздались первые робкие звуки. Оркестр заиграл! Музыкантам удалось преодолеть страх. Впоследствии интендант Караяна потрясенно сказал: «Такого пианиссимо я не слышал никогда в жизни!» Знал бы он об истинных причинах этого «невероятного пианиссимо»!
═
– Вы продолжаете много работать с разными коллективами┘
═
– Владимир Спиваков предложил мне стать главным приглашенным дирижером своего оркестра. Очень люблю «Виртуозов Москвы». Это замечательный коллектив. Лундин – выдающийся концертмейстер. Спиваков понимает главное: ни один оркестр не играет, основываясь только на мастерстве. Должна быть вложена душа, «нутро». Я не могу работать с удовольствием, если вижу перед собой злое лицо музыканта, с ненавистью отсиживающего положенные часы. Если в коллективе потерян интерес к игре, совместному творчеству, он перестает существовать. У музыкантов Спивакова – светлые вдохновенные лица. Это очень важно.
