Андрей Хрипин Это все о том, что ГИТИС вечен, как бы он там в прошлом, настоящем и будущем ни назывался: Филармоническим ли училищем Немировича-Данченко, Институтом театрального искусства имени наркомпроса А.В. Луначарского, Академией ли театрального искусства (РАТИ) или как-то еще.
ГИТИС – это баланс легкомысленного хабальства и мизантропичной серьезности, безбашенной свободы и в нужный момент организующего рацио.
Дмитрий Александрович Бертман, сам уже профессор, правда, далеко еще не убеленный сединами, ставший несколько лет назад самым молодым заслуженным деятелем искусств России и сменивший в alma mater на поприще выращивания актеров музыкального театра своего учителя Георгия Ансимова, который намедни как ребенок радовался в учебном театре, что в Большом Гнездниковском, 10, успехам бертмановского курса – а давали «Мнимую садовницу» Моцарта.
Извечное безголосье ГИТИСа, с оперной точки зрения справедливо ставшее притчей во языцех, конечно, никуда не делось (такие экземпляры, как Синявская, Пьявко или Сюрина, – редкое исключение из правила). Но то ли действительно девочки бертмановского курса голосистее других своих подруг с Таганки, то ли хитроумный профессор Бертман сумел извлечь из их вокальных недостатков максимум сценических достоинств, заслонив самые «неподъемные» места в ариях игровыми этюдами и эротическими экзерсисами. Мы знаем хотя бы по «Геликону», какой он мастер делать пышные торты, имея под руками дырку от бублика. Конечно, Моцартом тут пахнет слабо, но мы ведь не на Зальцбургском фестивале, да и задачи у учебного спектакля совсем иные – раскрепостить юных певцов, приучить к сцене, ее закономерностям и сюрпризам, к публике, наконец, которая зачастую становится для артиста тяжелым испытанием. Партитуру «драмы джокозо» приблизительно намечает струнный квинтет, подкрепленный пианино (лучше бы уж клавесин), но это в конце концов не принципиально, ибо спектакль поется и играется с мироощущением мюзикла за пазухой. Интонации, фразировка, манера вокальной речи – все оттуда, из «Норд-Оста» и «Нотр-Дама». И чемпионка тут, конечно, эффектная «лиса-алиса» Майя Барковская, придавшая своей маркизе-садовнице не только узнаваемую «мюзикльность» современной девушки, но и наделившая героиню целой энциклопедией говорящих взглядов, мин и ужимок из нашей реальной жизни. Ближе всех к моцартовскому лучезарному Граалю, судя по всему бессознательно, подобралась в роли Арминды очаровательная Анастасия Белукова, которая так же, как и все, изображала современную тинейджерку-бунтарку с улицы, но единственная пела в оперном и, более того, именно моцартовском стиле, как мы его сегодня понимаем. С тенорами у нас и в серьезной опере проблемы, поэтому, памятуя о «Милосердии Тита», промолчим о сценических успехах немногочисленных мальчиков курса, поющих высокими голосами, правда, всех без исключения обаял трогательный баритончик Александр Леушкин в роли то робкого, то решительного слуги Нардо. Вполне тертым калачиком предстала Наталья Чичканова, буквально слившаяся с ролью жадной до денег и телесных удовольствий служанки Серпетты.
Бертман, не мудрствуя лукаво, не стал реалистически пережевывать последовательность хитросплетений старинного либретто, отдаленно близкого по духу да понтовским Cosi fan tutte, а в порядке бреда пофантазировал на тему молодости, когда все так зыбко, тревожно и празднично. Сюжетом спектакля становятся не внешние события (мнимые убийства, переодевания, похищения), а игра любовных эмоций и ощущений, прихотливое перетекание гендера из мужского в женское и обратно – бабушкам из «прошлой жизни», думается, было не очень понятно, почему это полспектакля меццо Юлия Гончарова в роли 15-летнего кавалера Рамиро (травестийная роль), как и положено, проводит в штанах, а во втором отделении является во всей красе своих ослепительных ножек и в открытой тунике. Остальное – как то: цветочная клумба посередке, гамак, лейка, грабли и прочие садово-парковые аксессуары – было куда понятней и милей сердцам родственников и преподавателей. А нам было приятно, что все-таки связь времен не совсем порвалась, и есть в этих «цветах будущего» какая-никакая обратная связь с классической традицией, пусть и посредством мюзикла.
Другое, самое главное детище Бертмана, театр «Геликон-опера» – тоже родом из гитисовской самодеятельности. Но посмотрите, какого высокого пилотажа можно достичь, если иметь талант, терпение и труд. И тогда даже маленькая комната вместит полный симфонический оркестр и станет волшебной страной, а сокурсники Бертмана превратятся на наших глазах во внушающих уважение мастеров сцены. Бывший Дом медика стал, пожалуй, самым живым островком оперной Москвы, где свою пищу получают все наши органы, от самого верха до самого телесного низа. Увы, после мощной просветительской трилогии из Берга, Яначека и Пуленка и в ожидании расширения и/или нового здания театр все больше ставит на заказ, показывая новинки исключительно за рубежом – таковы уже упоминавшееся «Милосердие Тита», сделанное для Испании, или «Набукко», поставленный только что во Франции в расчете на воспылавшую страстью к «Геликону» Марию Гулегину. То есть театра в Москве практически нет, он перманентно на гастролях. Чтобы хоть как-то напомнить о себе, «Геликон» предпринял достаточно пеструю солянку в Колонном зале накануне Женского дня под названием «С корабля на бал». Но сборный концерт имеет свои законы, и особо тут не разбежишься, тем более что поставлено сие мероприятие было, судя по всему, на скорую руку и, видимо, не Бертманом – все-таки он не способен на такие тупые коленца. В череде запетых шлягеров вроде Эпиталамы или арии Тоски этакой интеллектуальной перчинкой выглядел первый раздел хоровой кантаты Танеева «Иоанн Дамаскин» и «Гимн наций» Верди. Рядом с держащей спортивную вокальную форму Маквалой Касрашвили не потерялись и геликоновские примы – одухотворенная, умная Наталья Загоринская хорошо спела Лизу, Светлана Создателева в облике вамп с кнутом произвела фурор мощной драматической колоратурой в дуэте с Игорем Тарасовым из «Набукко», а неувядающая Марина Андреева в арии Царицы ночи заодно с птичьей эквилибристикой в третьей октаве не забыла продемонстрировать все то, что скрывали прорези хитрого платья. Эрик Курмангалиев стал серьезней, даже в куплетах Орловского, а Татьяна Куинджи по-прежнему пыталась уйти от своей органики (Лулу и Лолиты), в очередной раз примеривая музыкальный наряд «большой примадонны» (ария Вителлии), который ей безнадежно велик.
