Вера Максимова
Медсестра Речед (Елена Шанина) чувствует себя божеством для несчастных, в том числе и для Макмерфи (Александр Абдулов).
Фото Михаила Гутермана
Ставил спектакль болгарский режиссер Александр Морфов – частый и желанный гость в Москве и Петербурге. Но в «Ленкоме» постановщиков со стороны зовут редко, а их работы, как правило, качественно уступают спектаклям-долгожителям самого Захарова.
В итоге режиссеров оказалось двое. Рядом с Морфовым встал Александр Абдулов, что послужило на благо спектаклю под новым названием – «Затмение».
Лишь первые мгновения казалось, что в пространстве, огражденном стеклянными плоскостями в тонких рамах из блестящего металла (художник Давид Боровский), в натуральности воспроизведен обиход дома умалишенных. Белизна и сверкание чистоты в чрезмерности своей отвращали мертвенностью. Предельный, ровный свет слепил. Прозрачность стен рождала ощущение тотальной слежки всех за всеми. В этом стерильном, идеально организованном мире все оказывалось «обманкой», в том числе и лечение, и излечение людей.
В «аквариуме» с броуновским движением обитателей не было ни грубости, ни даже громких голосов. Пара элегантных служителей – молодых людей среднего роста, скучала и слонялась по сцене совсем так, как пациенты. И доктор Спиви – Александр Карнаушкин был простодушен и добр. И голос медицинской сестры Речед – Елена Шанина, – миловидной, с прекрасными манерами, – был непритворно ласков.
Ужас и болезнь «убраны» на периферию спектакля. Внимание и пространство были отдано н е с у м а с ш е д ш и м. Униженный сознанием физиологической неполноценности, гордый и богатый Хардинг – Александр Сирин. Задержанный матерью-ханжой в нормальном мужском развитии мальчик-переросток, заика Билли – Сергей Фролов. Подозревающий всех в невнимании к себе Чезвик – Андрей Леонов. Занятый изобретением сверхбомбы Скэнлон – Виллор Кузнецов. Раздираемый сомнениями Мартини – Иван Агапов. Роли пациентов-добровольцев сыграны отлично даже теми, у кого совсем мало текста и сценического времени.
В вычищенном до блеска, упорядоченном мире лечебных процедур, полезных трудовых занятий все оборачивается мукой. Даже монотонные движения огромного когда-то давно потрясенного трагедией своего племени и замолчавшего на десятилетия Вождя (Сергей Степанченко) шваброй по сверкающему полу.
К этим отнюдь не сумасшедшим, скорее здоровым, чем больным, приходит веселый и странный человек. Прямиком из тюрьмы. То ли притворившийся, чтобы одурачить врачей, то ли позволивший себе в тюрьме «ненормальность», привезен на психиатрическую экспертизу.
Макмерфи Александра Абдулова безмерно обаятелен, очаровательно небрежен. Матерщинник и карточный шулер, бабник, не пропускающий ни одной медсестры, даже респектабельной «главной».
Ясно, что в мир порядка и дисциплины явился человек беспорядка и многих грехов. Абдулов играет постепенность зреющего протеста в человеке, который в грехах, быть может, и преступлениях на воле многое растерял, подзабыл. Но сохранил разум, мужское достоинство и жалость к людям.
Присутствуя на мучительной процедуре постыдных и унизительных самопризнаний, он начинает их жалеть, защищать. И неведомо для себя вступает на чужую, опасную территорию.
Ибо метод лечения людей тотальной публичностью принадлежит не доктору, а медицинской сестре Речед. Столь же одинокой, как и ее пациенты. Не имеющей ничего в жизни, кроме клиники, где она чувствует себя божеством для несчастных. В сеансах публичных самообнажений нуждается она, а не ее подопечные. Так сыграна роль Шаниной.
И вот вор и мошенник заявляет божеству, что все ее действия – зло.
Во времена, когда наш театр все более освобождается от смысла, в серьезном, с элементами трагедии спектакле «Ленкома» речь идет не более и не менее как о муке одиночества, но и о благе его; о неприкосновенной человеческой автономии; о проклятье пребывания в стаде, стае, коллективе; о свободе и несвободе человеческого бытия, а следовательно – о жизни и смерти людей.
Мы отлично знаем сюжет и то, что ждет героя.
Зарезался Билли. Макмерфи после операции навечно прикован к инвалидному креслу, неподвижен и тих. И очень красив в ослепительном белом свете. С резким профилем, причесанный, выбритый, тщательно одетый. Это Вождь заботится о нем. Отказавшийся от немоты, Вождь теперь говорит не умолкая, рассказывает ему, безучастному, о том, что за стеклами уже весна, и птицы прилетели, и что им обоим пора уходить.
Они и уходят. Задушенный подушкой друга Макмерфи избавлен от унижений несвободы. И Вождь, могучей своей силой опрокинувший стену из стекла, шагает навстречу пожару-рассвету.
