Юлия Черникова В выставке «Искусство Армении. XX век», открывшейся в Третьяковской галерее на Крымском Валу, обозначение эпохи не является ключевым. Определяющей экспозицию становится скорее приписка о том, что данное событие приурочено к проведению Года Республики Армения в Российской Федерации. В небольшом зале № 38 собраны, кажется, наиболее значимые имена и работы. Но «Искусство Армении. XX век» Армении не открывает. Зато являет знакомый ностальгически-утопический образ цветущей Армении, богатой фруктами и традициями.
В первую очередь бросается в глаза количество натюрмортов. Масштаб изобилия свидетельствует о глубокой укорененности и символичности фруктовой вакханалии. Виноград, гранаты, груши и абрикосы в разных позах и соотношениях – это, конечно же, не просто материал для изобразительных опытов с формой, цветом, светом и пространством. Хотя опыты, и даже очень удачные, с проникающим и усиливающим предметность светом, со смазанным и обобщенным контуром, с плотными и густыми мазками, со следами художественного диалога с Гогеном, Сезанном и Матиссом имеют место.
И прежде всего это работы Мартироса Сарьяна, одного из самых известных армянских художников, отождествлявшего мир с Арменией, Армению – с природой, а природу – с натюрмортами и монументальными пейзажами. Натюрморт становится средством изобразительного, национального и даже политического высказывания.
На события Второй мировой войны Сарьян откликается огромным натюрмортом «Армянам – бойцам, участникам Великой Отечественной войны. Цветы». Фруктовые композиции же, показанные на выставке, запечатлели сочность и плодородие как таковые. Это способ утверждения того варианта национальной культуры, который известен по путеводителям и сборникам национальной кухни.
Коллекция произведений армянских авторов, лежащая в основе экспозиции, была собрана Третьяковкой в 1970–1980-е годы при содействии Министерства культуры СССР. Предполагалось, что собрание многонационального искусства даст всю полноту искусства советского. Но армянское или любое иное национальное искусство, представленное как монолит, без ответвлений, без деталей, выглядит на одно лицо – румяное, цветущее и благодушно-отрешенное.
Самыми интересными на выставке оказались не натюрморты, не виды гор и даже не зарисовки старых улочек. А, например, сюжетная картина Саркиса Мурадяна «Саженцы», где на фоне глухой стены и свежепобеленных стволов деревьев разворачивается очень ясная и от этого не менее тягучая личная трагедия. Или «Отдых» Ашота Мелконяна, где молодая женщина с ребенком на раскладушке спит над жарким пустым южным городом. Или работа Сергея Овсепяна «На фотовыставке», которая, едва ли не единственная, содержит тени Большой истории XX века, тени войн и смертей.
Искусство XX века было разным. Помимо «эстетики мусора», «соц-арта» и «концептуализма» (всё это названия залов основной экспозиции галереи) оно было и таким прекрасным в отличие от самой истории XX века. История искусства – парадоксальная вещь. Она интересна не только историей фактов, но и историей иллюзий. Историей фруктового изобилия и предметного ликования.
