Вера Максимова
Прощание с героиней. Сцена из спектакля «Ловелас».
Фото Алексея Калужских (НГ-фото)
В Петербургском ТЮЗе им. А.А.Брянцева спектакль называется, как и знаменитый роман, – «Бедные люди». В московской Табакерке – французским словом «Ловелас». Так у Достоевского насмешничает над пожилым Макаром Девушкиным некий литератор Ратазяев, сосед по петербургской «коммуналке» середины ХIХ века. В пьесе Валерия Семеновского «по мотивам романа» взамен Ратазяеву придуман сочинитель Ратоборов, письма героев укравший и готовый опубликовать их под интригующим «иноземным» названием, сократив, однако, всякие там «клейкие листочки», «уменьшительно-ласкательные» суффиксы – «жизненочек», «маточка», «ангельчик», а «в духе времени» (давнего ли, нынешнего ли?) решивший подбавить «откровенной чувственности» вплоть до раздевания бедной и милой Вареньки Доброселовой.
Московский и петербургский спектакли (режиссеров Александра Галибина и Григория Козлова соответственно) настолько не похожи, что кажутся поставленными по разным редакциям, радикальным переделкам пьесы. Между тем пьеса – одна.
Валерий Семеновский пишет пьесы «по мотивам» классического первоисточника или документа, однако более самостоятельные, независимые от «образца», чем это обыкновенно принято. Слово Достоевского для театра не приспосабливается, а освобождается. Семеновский вводит дополнения от себя: стихотворный «раешник», апарты, цитаты из классиков и еще – фигуру Некто, принимающую на себя почти все роли, за исключением главных. Некто играет прислугу Вареньки, но также чахоточного студента Петю и кающегося в грехе совратителя, потом жениха и мужа героини.
В спектакле Табакерки на колосниках подвешен, до полу опущен забавный малый занавес из полос «не смыкающихся» по фактуре материй и цвету. Отсекая половину пространства и без того маленькой и неглубокой сцены Табакерки, соединяясь и расходясь, полосы образуют то узкую щель, то прямоугольник, а в финале – квадрат, в пустоту которого, перешагнув невидимую черту, удаляется покинутый Варенькой, теперь уже навсегда одинокий Девушкин в размышлении, не броситься ли ему, как гоголевскому Подколесину, в окно?
Подвижностью своей, манипуляциями в пространстве занавес Александра Боровского-сына отдаленно напоминает «занавес-рок», «занавес-возмездие» великого Боровского-отца в любимовском «Гамлете», но одновременно и пародирует его. Занавес и для того, чтобы сквозь его щели, прямоугольники и углы, пустоты бесшумно проходил, просачивался, врывался Некто в воплощении талантливого Сергея Угрюмова. Он – массовик-затейник и организатор зрелища – расставляет, переставляет персонажей, словно кукловод – кукол. У Некто – Угрюмова интересная, загадочная внешность. Коренастый, крепкий, с широкой, располагающей улыбкой и холодным взглядом, обратившись в помещика Быкова, он смотрит оценивающе и беспощадно. В том, кого играет Угрюмов, невозможно угадать, кается ли Быков всерьез, или дьявол, мистификатор, провокатор, во второй раз холодно соблазняет Вареньку, склоняя ее на брак, который будет адом.
Что касается главных героев, то назначение молодого Дениса Никифорова, сыгравшего едва ли не старика Девушкина юным чудаком, простофилей, недотепой с фингалом под глазом, – явная ошибка режиссера Галибина. Ольга Красько – Варенька грациозна, женственна, в меру трезва, в меру практична. Но драматических вершин, подтекста страдания в роли нет.
Если автор Семеновский сомневается в том, как воспримут нынешние молодые «клейкие листочки» Достоевского, его «розанчики» и «бальзаминчики», «жизненочка» Вареньку, призыв Белинского «идти в театр и умереть в нем», то у режиссера Александра Галибина сомнений, кажется, нет вовсе. Не будешь веселить, оглушать шумом и громом, показывать кукол, надевать маски и дурацкие колпаки, орать частушки, танцевать танцы, беспокоить, возбуждать вопросами, странными просьбами – посвистать и «потук-тукать» – нынешний зритель обязательно заскучает, заснет, а то и вовсе уйдет из зала.
В петербургском спектакле озабоченность публичным восприятием меньше, чем в московском.
Петербургский и московский Некто – ни в чем не схожи. У Григория Козлова в брянцевском ТЮЗе молодой Радик Галлиулин – призванный обеспечить человеческую населенность, «непустоту» вокруг главных героев, в искусстве преображений – слаб, в словах тороплив до косноязычия. Немолодой, прелестный в своем сердечном простодушии Макар Девушкин, сыгранный мастером старшего поколения петербургских тюзовцев Валерием Дьяченко, Варенька – Юлия Нижельская, – не бледная тень и не тихая страдалица, а натура страстная, живая, которую мучит не только потеря чести, но и скука нищего быта, отсутствие будущего и любви, – много умнее комментатора Некто.
Варенька и Девушкин – вот главная ценность петербургского спектакля, который говорит не «о маленьком человеке», а о человеке, человеках, которые при всей их жалкости, униженности, одинокости неповторимы и сложны, знают пронзительные мгновения счастья.
Пьеса, отступающая от Достоевского, позволяющая насмешничать над ним, окарикатуривать его, – в петербургском воплощении к русскому гению и возвращает. Собранные в стопку маленькие старые книги превращаются в сиденье-опору. Усевшись на них близко и тесно, Варенька и Петя во все глаза смотрят гоголевский спектакль, замирая и умирая от счастья. А возле зажженной свечи со студенческой фуражкой поверху – означают могильный холм, знак ранней и несправедливой смерти очень молодого человека, который мог бы стать и совершенно прекрасным.
