Владислав Чернушенко Дерево – дуб, фрукт – яблоко, поэт – Пушкин, солист балета – Цискаридзе. Вряд ли – имея в виду последнюю «пару» – именно так срабатывает сегодня подсознание большинства россиян, но кажется, что подсознание Цискаридзе заставляет танцовщика делать все, чтобы никаких других вариантов не было. Танцевать для этого мало. Наверное, можно и вовсе не танцевать. Образ и суть не всегда соприкасаются, это известно.
Николай Цискаридзе, солист балета Большого театра, – фигура во многих отношениях любопытная. То есть о нем есть что сказать и балетным критикам, в последнее время, правда, посвящающим ему все менее комплиментарные заметки. Все чаще и чаще его имя мелькает в светской хронике. Пожалуй, самое интересное в нем, в тех переменах, которые переживает он в последние, наверное, не месяцы – годы, – это небезуспешные попытки стать шоуменом и одновременное желание сохранить свое место на балетном пьедестале. То есть – остаться художником, солистом балета Большого театра. До него пытались соединить это Анастасия Волочкова и Николай Басков. У них не получилось. Может, потому что искусства, таланта недоставало? В конце концов быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей.
Цискаридзе – на фронтоне Большого театра, рекламирует шоколад «Вдохновение», правда, в балетном сюжете. Но здесь важно: «безымянный» танцовщик оживает и обретает линии и черты лица Николая Цискаридзе. Девушка, его партнерша в этом рекламном сюжете, согласитесь, так ведь и остается неузнанной. Он – узнаваем. Еще раньше Цискаридзе по стопам Владимира Спивакова обнажил торс – ради рекламного плаката мюзикла «Ромео и Джульетта». Украсил собою Москву. Такого рода смелость, конечно, способна привлечь в зал Большого театра тех, кто до того и не думал, что кроме прочего может увлечься еще и балетом. Кто тут бросит камень в Цискаридзе: расширение аудитории – дело хорошее и каждый солист в меру сил и таланта должен это делать. Другое дело, что все эти и другие рекламные шаги никак не влияют на, скажем, уровень танца. Но разве Цискаридзе плохо танцует?
Нет, не плохо. Но уже давно он не танцует хорошо. Правильнее сказать: он не занимает в балете то место, на которое претендует. Эта разница, этот зазор – все разительнее, все заметнее. Любую критику у нас воспринимают как бунт завистников. Попробуем спокойно – о технике танца.
Цискаридзе гордится тем, что занимается в женском классе Марины Тимофеевны Семеновой, которой, кстати, он посвятил лучшее из трех отделений своего гала-концерта. При этом даже балерины начиная с Плисецкой наоборот ходили в мужской класс Мессерера, когда он был жив. XX век сперва открыл, одновременно – и прославил мужской танец. Цискаридзе, если можно так сказать, на практике (не на словах) сам отказывается от самостоятельности своего танца. Далее. Если говорить уже о драматической стороне: Цискаридзе не склонен к перевоплощению, это не самая сильная сторона его таланта, а чем дальше – тем менее стремится к этому. На сцене в любой роли он никогда не персонаж, он – всегда сам, Николай Цискаридзе. Не он примеряется к новым ролям, роли подыскивают «под него». И в каждой новой он преподносит себя, только себя, не пытаясь открыть что-то новое – к слову, и в себе самом, хотя хотелось бы – чтобы и в новом герое – тоже. И эта его манерная «самость» совпадает с задачами роли в «Золотом веке» (Конферансье), Злом Гении, Германе («Пиковая дама» Пети). А в остальных ролях он только меняет костюмы. Его сильная сторона – редкой красоты ноги: идеально плавные линии и впечатление мягкости, эластичности. Странно, что с такими ногами он прошел мимо репертуара, в котором они должны были бы блистать, – балетов Бурнонвиля, рассчитанных на трудную виртуозную технику мелких движений ног. Он танцевал только «Сильфиду» и отчасти этой технике близок французский стиль Пьера Лакотта в «Дочери фараона», но это не главные роли его репертуара. Цискаридзе – ученик сильного педагога Петра Пестова и, в общем, владеет арсеналом этих движений, но для репертуара Бурнонвиля нужно было бы иначе строить режим ежедневных занятий.
Трудно не считаться – сегодня особенно – с серьезнейшей, притом широко разрекламированной травмой колена. Вообще сам факт, что он вернулся на сцену после нее, – подвиг. Но нельзя сказать, что его техника и форма полностью восстановлены: прежней эластичности, гибкости, утонченности линий и свободы стало заметно меньше. Но зачем ему настаивать на большем, если признание и так сопровождает его все эти годы. Пока он мил – милы и с ним. Но ему хочется занимать места больше, чем он может занять.
Совсем свежий пример. В Большом проходит какое-то выездное медицинское обследование. Десяток телекамер, в Атриуме – аншлаг: солисты пришли на прием к докторам. Самый разговорчивый – Николай Цискаридзе. Его спрашивают про ноги, разговор плавно поднимается выше: «Я танцую головой, поэтому я – Николай Цискаридзе, а все остальные пишутся через запятую» (в сюжете НТВ). Особенно хорошо прочесть или услышать эти слова вместе с рецензиями на недавний гала-концерт Цискаридзе в Большом, где через запятую писали о недостатках, довольно-таки безжалостно, причем даже те, кто еще недавно был к нему благосклонен. Что же: действие равно противодействию. Чем агрессивнее Цискаридзе будет заниматься самопиаром, тем менее снисходительно будут относиться к его сценическим неудачам. А если он и вправду полагает себя первым, то придется признать: кризис мужского танца – налицо. Ведь живы еще те, кто помнит на сцене Владимира Васильева, Мариса Лиепу, Михаила Лавровского, кто видел Нуриева.
Вопрос не в количестве самопиара, а – как в случае с медицинским обследованием – с его грубостью, которая противоречит другому – главному имиджу художника и солиста.
До того как возник этот гала-концерт и многочисленные интервью вокруг него, о Цискаридзе заговорили вдруг как о возможном преемнике Алексея Ратманского. Возможно, источником информации был сам Цискаридзе, однако же все комментарии в итоге сходились в том, что такой вариант – маловероятен. Почему? Ну, во-первых, потому, что Цискаридзе – воспользуемся названием одного из самых знаменитых его номеров – нарцисс, иначе говоря – одиночка, а худрук балета должен прежде думать о родине, а потом – о себе. Жизнь и судьба труппы важнее собственной славы. Нет, это, кажется, совсем не про Цискаридзе. Во-вторых, худрук балета должен быть хореографом. Хотя карьера Цискаридзе-танцовщика движется к завершению, хореографом он заделаться не спешит.
В итоге, как известно, на эту должность пригласили Юрия Бурлаку. И тут Цискаридзе позволил себе несколько довольно странных заявлений. Хотя сам танцовщик выражался довольно путано, сказанное им в одном из радиоинтервью воспринималось однозначно: слушаться нового худрука он не собирается, поскольку не понимает, как и в чем он, в смысле новый худрук, может им, Цискаридзе, руководить. Слушалось это так: для того чтобы руководить самим Цискаридзе. В общем, не каждому дано такое право. И Юрию Бурлаке, судя по всему, он в таком праве отказывает. Вполне возможно, что Цискаридзе имел в виду совсем другое, – так воспринимались его слова.
Впечатление, что ему хочется, чтобы все согласились с тем, что Большой – это он. А это не так. Тем более что реально ему сегодня по силам «Корсар», в котором только одна виртуозная вариация на три акта. Еще – «Пиковая дама», поставленная для него, где однако сильна роль Илзе Лиепы, соперничающей с ним за премьерство в этом спектакле. С партиями Злого гения в «Лебедином» и принца Дезире в «Спящей красавице» в версии Григоровича он справляется, а вот «Баядерку» уже танцует с трудом. «Золотой век» идет редко. «Легенду о любви» он пока танцует, но тоже с трудом: в мае его имя значилось в афише, но он так и не станцевал спектакль. В антрепризе Андриса Лиепы в фантазиях по мотивам балетов Фокина Николай Цискаридзе скорее позирует, а не танцует. Ну вот так. Остаются слова.
