На будущее

До конца июня выпускники второго режиссерского курса Сергея Женовача показывали свои дипломные спектакли – все в той же 39-ой аудитории РАТИ, которая помнит четырехлетней давности успехи его предыдущего курса. Помнит – и напоминает о них: на стене перед входом в зрительный зал висит афиша фестиваля «Шесть спектаклей в поисках театра». Но из семи спектаклей нынешнего дипломного цикла самим Сергеем Женовачем не было поставлено ни одного.

Самых талантливых из своих «младшеньких» Сергей Женовач, впрочем, выделил уже давно и ввел во «взрослые» спектакли в СТИ. Мария Курденевич – еще один светлый женский лик в коллекции Женовача – играет в театре с 2007 года, помимо нескольких эпизодических ролей - Грейс в «Битве жизни». Несомненно очень одаренный Игорь Лизенгевич занят в театре с 2008 года – в частности, в «Игроках» (Алексей). Но тем и хороши дипломные спектакли, особенно поставленные однокурсниками-режиссерами, что в них можно замахнуться на большие классические роли.

В спектакле «Лев Толстой. Сцены», составленном из четырех отрывков по произведениям Льва Толстого, Мария Курденевич и Игорь Лизенгевич сыграли, во-первых, самые замечательные роли этого спектакля в целом, во-вторых, свои самые замечательные роли, наконец, в-третьих, самые замечательные роли на этом курсе вообще. Мария Курденевич играет княжну Марью в отрывке Александра Хухлина «Николай Ростов». Когда спокойная, сдержанная Марья с любовью смотрит на неуклюжего Ростова (Сергей Чирков), ее «большие лучистые глаза» видны даже из зрительного зала.

То, как двадцатилетний студент Игорь Лизенгевич перевоплощается в сорокалетнего чиновника Алексея Каренина в сцене первого объяснения с женой, как выдает несоразмерный его возрасту спектр эмоций,- это просто удивительно (без авансов здесь не обойтись). Он как-то весь ссутуливается, словно непонятной расцветки, серо-коричневый стариковский свитер давит ему на плечи. Продумывая – по пунктам – аргументацию для первого объяснения с Анной, меряет комнату длинными шагами, зацепив руки за спиной, держит свои руки («белые, с набухшими жилами», как у Толстого) на переднем плане, когда пишет для себя шпаргалку с этими пунктами или стоит на авансцене. Режиссер отрывка Егор Перегудов нашел несколько хороших ходов для своей сцены. Анна Каренина (Екатерина Половцева с режиссерского отделения) находит на столе шпаргалку аргументами-предостережениями, которые он записывал перед ее приходом, и ернически вслух читает ее. Анна одним своим присутствием, сияющими глазами, открытым вечерним платьем, компрометирует саму жизнь этого человека, в обязательном порядке ровно час перед сном читающего что-нибудь для самообразования (перед этим объяснением он читал книгу о папизме). Анна в этом эпизоде и есть сама жизнь. Каренин же перед нею (и жизнью, и Анной) настолько беспомощен, бессилен, что не может сформулировать для себя, было ли что-то предосудительное в том разговоре Анны с Вронским, не говоря уже о том, чтобы действительно ее предостеречь. Екатерина Половцева в этом отрывке только подает партнеру реплики – но, кажется, что таким и было режиссерское задание. Позови Егор Перегудов на эту роль талантливую Ольгу Озоллапиню с актерского отделения или все ту же Мария Курденевич, они бы все равно не смогли сыграть Анну – им бы не дали это сделать более-менее убедительно слишком нежные лица и юность. Финал отрывка - «носовой свист» засыпающегося после неудачного объяснения с женой Каренина перерастает в гудок приближающегося паровоза, под который бросится Анна. По Егору Перегудову, Анну погубил в том числе формализм Каренина. На завершившемся недавно фестивале студенческих спектаклей «Твой шанс» «Лев Толстой. Сцены», кстати, получил спецприз за лучший актерский ансамбль.

Егор Перегудов меньше, чем кто-либо другой, повторяет - с ученической любовью, конечно, - режиссерские приемы работы с прозой Сергея Женовача. И Александр Хухлин, и Михаил Станкевич («Петя Ростов»), и Екатерина Половцева («Что я видел во сне») через внутритекстовое комментирование насыщают свои сцены ласковой иронией по отношению к героям. У них актеры, когда зовут кого-то или разговаривают о ком-то, вкладывают в реплики режиссерское отношение к персонажу. Еще, например, заметно стремление строить спектакль на каком-то одном образе. Как в спектакле педагога этого курса Александра Коручекова «Как вам это понравится» запоминаются воздушные шарики, изображающие деревья в Арденнском лесу, так и в спектакле Сигрид Стрем Рейбо по «В чужом пиру похмелье» Александра Островского запоминаются зонтики. Они и характеризуют персонажей (у бедной учительницы Лизаветы Ивановны он маленький и сломанный, у купца Брускова – просто огромный), и укрывают разлученных влюбленных от дождя, и служат для выяснения отношений между родителями. Комедию Островского Сигрид Стрем Рейбо дописывает с помощью десятиминутной пантомимы, где персонажи также объясняются единственным доступным им в этой языком – зонтиками и счастливо «закрывают» неопределенный финал. У молодого режиссера комедия, согласно исконному значению, становится историей с хорошим концом.

С режиссерским отделением курса Евгений Каменькович, словно по традиции, поставил «учебную игру» в 33 поворотах по пьесе Ольги Мухиной «Страх и трепет» - на предыдущем курсе была история в 37 письмах, 12 любовных записках и 47 телеграммах («Marienbad» Шолом-Алейхема). 33 поворота за спектакль делают зрители на крутящихся стульях, следя за актерами, которые играют по всему периметру «Черной комнаты» РАМТа. Зрительские стулья занимают всю комнату, и режиссерам (их 8) приходится «учиться играть» (так в программке) на площадках размером два метра на метр, еще для игры они используют подоконники, пространство между ставнями и окнами и даже стены. Спектакль хорош не игрой (на то они и режиссеры, и только «учатся играть»), а умелым использованием неудобного пространства, узнаваемостью типажей, слаженностью работы группы, до миллиметра простроенными мизансценами. Так что, обозначенный в программке как тренер Евгений Каменькович учил своих подопечных скорее не столько играть, сколько ставить.