Лариса Каневская
Мест в Большом зале Дома актера явно не хватало: Валентин Гафт редко балует публику свиданиями во внеурочное время. Накануне встречи он был не в духе: плохо себя чувствовал, капризничал, ужасно был недоволен, что согласился на этот вечер, потребовал убрать телекамеры, отказался от всех интервью, так что до последнего момента в Доме актера трепетали, боясь дышать в сторону народного артиста.
За минуту до начала вечера Валентин Иосифович согласился ответить только на один вопрос журналиста: «Что вы приготовили к сегодняшнему вечеру?».- «Я эпиграммы давно прикончил, - сварливо отрубил Гафт, недобро сверкая глазами в сторону телекамеры, - И если люди пришли меня как эпиграммиста слушать, то они напрасно надеются, они уже все знают, что я написал. Каких-то несколько новых имеется. Я теперь пишу поздравления, а вместо эпиграмм сочиняю оды. Специально для вечера ничего такого необыкновенного не задумывал, - продолжал он, смягчившись, - Это – продолжение жизни, это – моя профессия, моя работа. Я так живу: хожу в театр, прихожу домой, иногда пишу. Меня на вечер в Доме Актера уговорила Маргарита Александровна Эскина, я пообещал, назначили день. А в этот день всегда плохо себя чувствуешь, но ради памяти я не мог отказаться. Вообще иногда стыдно: меня принимают за поэта, а я – такой театральный графоман┘».
Перед началом вечера о нем с удовольствием согласилась поговорить Вера Васильева: «Когда мы с ним играли в спектакле «Женитьба Фигаро», он был очень неожиданным графом, не таким, каким потом публика привыкла видеть Ширвиндта. Когда я репетировала графиню и была такой нежненькой, смирненькой, он возмутился и сказал: «Что это за цирлих-манирлих! Они – муж и жена, у них земная страсть, любовь!». Я подумала, что он прав, что титул ничего не меняет». А Максакова сообщила, что «единственную похвальную эпиграмму Гафт написал когда-то ей и прочитала ее наизусть: «Он для нее – опора, стенка, и фигурально, и буквально, облокотившись на Фоменко, она играет гениально┘».
Наконец, Владимир Абрамович Этуш вывел на сцену Гафта со словами: «Позвольте вам представить человека, которого представлять не надо┘», и, повернувшись к нему, добавил: «Вы, Гафт, замечательный артист! Если я сейчас начну перечислять все ваши роли в театре и в кино, то для вашего участия в вечере уже времени не останется┘». Все засмеялись, и Гафт, оставшись один у микрофона, задумчиво посмотрел в зал, не зная с чего начать:
«Время такое печальное, умирают все подряд, хорошие люди, а мы вроде как веселимся┘. Но я хочу начать с пустяков, с того, как начал сочинять. В театре «Современник» я работаю немного, всего сорок два года (у нас и по полтиннику работают), посадили меня в гримуборную: слева - Олег Даль, справа – Валечка Никулин. Валечка Никулин в спектакле «Валентин и Валентина» играл прохожего, в конце у него потрясающий монолог был минут на сорок пять. Мне хотелось ему что-нибудь хорошее сказать, но нельзя ведь так просто подойти и брякнуть, что здорово, мол, играл. Я взял кусочек бумажки и написал: - «Ты так сегодня о любви сказал, что забеременел весь зал». Потом еще у одного актера украли дубленку, и я, чтоб он не очень расстраивался, написал: - «Вот так умрешь, а кто-то сдуру оценит только твою шкуру». Это было началом моих виршей.
Потом Гафт поведал, как на дне рождении одного скрипача прочел довольно острые строчки про личную жизнь, а Олег Ефремов посоветовал писать эпиграммы. И вот Гафт пошел писать эпиграммы┘.
Первую часть вечера звучали острые и едкие эпиграммы разных лет, зал реагировал на каждую хохотом и аплодисментами. Сначала Гафт рассказал историческую эпиграмму на Михаила Казакова, давно ушедшую в народ, потом выдал несколько продолжений, не столь известных. Юрий Никулин как-то назвал эту серию «длинным концом Миши Казакова». Потом Валентин Иосифович вспомнил как в старом ВТО на ул. Горького, где стены были исписаны актерами, увидел запись Андрея Мягкова на стыке между стенкой и потолком («┘как он туда добрался?»): - «Кто любит МХАТ больше меня, пусть напишет выше меня!». Гафт тут же приписал: «И Микеланджело творил под потолком, для вас обоих это место свято, лишь Бубка мог и то, если с шестом, побить твою любовь ко МХАТу <┘> Какой порыв отчаянной души! Когда добьешься ты любви взаимной, об этом чуть пониже напиши»┘
Далее посыпались эпиграммы на Михаила Швыдкого, Вячеслава Зайцева, Евгения Евтушенко, Ускова и Краснопольского, Жириновского и др. известных людей.
Процитировал одно из стихотворных посланий Ролана Быкова: «Мой милый Гафт, мой нервный гений, храни тебя господь от тех, кто спровоцировал успех твоих незрелых сочинений». И стал читать лирические посвящения Владимиру Высоцкому, Евгению Светланову, Юрию Любимову, Ноне Мордюковой, Екатерине Максимовой, Игорю Моисееву, Алисе Фрейндлих┘ Вечер становился все серьезнее. «Живых все меньше в телефонной книжке┘». Пронзительные строки Аркадию Райкину, Осипу Мандельштаму, Фаине Раневской, Юрию Визбору, Булату Окуджаве, Гоголю, Маяковскому┘ Потом звучали просто стихи. Гафт читал по памяти больше двух часов. После бурных оваций поднявшегося как один зрительного зала на сцену вышли Вера Васильева и Людмила Максакова, сказавшая, что Гафт «сегодня выступил в совершенно новой роли, – в роли величайшего летописца, философа, поэта, и мудреца. Он очень верно расставил акценты нашей жизни: воспел все, что мы любим и высмеял все, что ненавидим».
