Екатерина Тверская
Яна Гладких и Юрий Лахин, Соня с папой, Мармеладовым.
Фото ИТАР-ТАСС
Малая сцена МХТ встречает зрителя свиной тушей, подвешенной за ноги под потолком сцены. Головы у туши нет, зато вся она измазана кровью и тем самым словно задает авторский тон спектаклю: дескать, все вы свиньи безголовые, в крови утонувшие. Дальше в течение почти трех часов персонажи постановки Льва Эренбурга «Преступление и наказание» доказывают этот нехитрый и определенный авторский тезис.
Кровь здесь повсюду – она то вырывается из носа Раскольникова (Кирилл Плетнев), то сочится из уха Свидригайлова (Евгений Дятлов), то остается на пальцах Катерины Ивановны (Ксения Лаврова-Глинка), когда она, кашляя, прикрывает рот ладонью. Кровь здесь говорящая. Вот Раскольников исчезает за витражной перегородкой, выполняющей функции то занавеса, то крыши, то ширмы, и возвращается на сцену с топором в руке и измазанный кровью. Самого преступления мы не видим – кровь нам все рассказала.
Физиологии в спектакле Эренбурга больше, чем в медицинском справочнике. Премилые физиологические недоразумения, которыми полна жизнь всякого живого человека, здесь, как расшалившиеся первоклашки, выскакивают то к месту, то не к месту по всей канве спектакля. Усевшись за стол с Порфирием Петровичем (Федор Лавров) и Раскольниковым, Митя Разумихин (Максим Блинов) смачно рыгает, чем вызывает доброе брюзжание дядюшки. Сам Порфирий Петрович, грозный сыщик и тонкий психолог, по вечерам принимает ванночку для заднего прохода – геморрой замучил, – подробно и поэтапно осуществляя этот регулярный медицинский ритуал. Сестра старухи-процентщицы Лизавета (Ольга Воронина) и вовсе откровенно безумна и страшновата – ее слова еле-еле пробиваются сквозь утробное мычание, смотреть на нее неловко, и даже наступает некоторое облегчение, когда Раскольников отправляет ее на тот свет вслед за старухой. Старуху, кстати, мы и вовсе не видим. Да и зачем она нам? Для Льва Эренбурга, который замыслил спектакль, мягко говоря, аскетичный по части присутствия автора самого романа, старуха как-то и вовсе ни к чему. Нефункциональна.
Вот Петр Петрович Лужин (Эдуард Чекмазов) – он да, ходячая функция. Сытый, богатый и плохой. Или Свидригайлов в исполнении Евгения Дятлова. Точнее сказать – Дятлов в исполнении Свидригайлова. Потому что Дятлов тут – тоже функция, и немаловажная. Он словно каждую секунду напоминает нам, что по большей части снимается в прайм-таймовых сериалах. Он и появляется впервые на сцене так, как появляются свадебные генералы – пышно и со знанием собственной значимости. А потом, чтобы мы не забыли, кто перед нами, поет под гитару ернически задушевные романсы: как известно, Дятлов – популярный исполнитель романсов.
«Достоевские» бури, обычно нагревающие душу и мозг почти до состояния кипения, в спектакле МХТ сводятся лишь к той самой крови и последнему монологу Катерины Ивановны, произносимому ею по мере карабканья на самый верх многофункциональной перегородки со страстью Свободы, зовущей на баррикады с картины Делакруа. Этот эпизод – едва ли не единственный, в котором жизнь неожиданно впрыскивается в засушенные жилы героев. Еще моментами кажется живым и страдающим сам Раскольников в нервном исполнении Кирилла Плетнева. Справедливости ради надо заметить, что каждый персонаж сам по себе сыгран актерами достойно и честно – и Федор Лавров в качестве Порфирия Петровича умеет найти точные характеристики для своего героя, кроме геморроя. И Евгений Дятлов, несмотря на свою неумеренную фарсовость, нет-нет, да и заставит задуматься о природе русского порока... И что бы им вместе не сбиться в единую актерскую команду? Но нет, каждый сам по себе выходит, произносит, горячится, восклицает, кровоточит – и все в пустоту какую-то, в пропасть. Спектакль рассыпается сразу, даже не успев собраться.
Впрочем, заявленный жанр – «Сцены по мотивам романа Достоевского» – наверное, все спишет. По крайней мере авторы спектакля в том явно уверены.
