Яна Жиляева
Черно-белые игры.
Фото с официального сайта Авиньонского фестиваля
В День взятия Бастилии в Авиньоне был дан традиционный фейерверк. Напротив городской крепости, у Папского дворца, там, где на вершине стоит золотая Дева Мария, у моста Сен-Бенезет, обрывающегося на середине широкой Роны, на другом берегу реки, были установлены пушки. Залп золотого дождя шел прямо от кромки воды и, отраженный в спокойной воде реки, казался огромным сияющим занавесом. На каждый выстрел отвечало эхо стен старинной крепости. А еще говорят, уникальное сокровище, наследие ЮНЕСКО! Гром стоял такой, что наверняка и Дева Мария закачалась.
Помимо эстетического удовольствия авиньонский салют дал такое наблюдение: на берегу Роны встретились два Авиньона. Фестивальный, вавилонский, тот, что каждый вечер заполняет театры и рестораны, в 40-градусную жару носит вечерние платья и отглаженные белые рубашки, туфли на каблуках и кожаные ботинки, благоухает парфюмом и красит губы классической красной помадой. И Авиньон окрестных многоэтажных домов, что носит шлепанцы и спортивные костюмы круглый год, повязывает голову хиджабом и театрам предпочитает другие удовольствия жизни. И вот эти два Авиньона встречаются на набережной, где с удовольствием смотрят праздничный салют. А потом уходят каждый своей дорогой, одни – в городские ворота, другие – мимо них, в ашелемы.
Все это так и вовсе не так на самом деле. Потому что в программе фестиваля полно спектаклей, поставленных жителями ашелемов, эмигрантами первой волны. Причем спектакли эти созданы с документальным подходом, то есть показывают самую правду жизни.
Судя по всему, главным африканским козырем предполагается конголезец Дьядоне Ньянгуна. Его Sheda идет в заброшенном карьере де Бульбон, месте престижном и мистическом одновременно. Мастера, удостоенные чести показать свою работу в карьере (среди них Анатолий Васильев с его «Илиадой» несколько лет назад), как правило, создают нечто особенное, непростое для понимания, деликатесное. В этот раз на дне огромной каменной ямы выстроил свои декорации, почти документально повторяющие городские трущобы, конголезец. Четыре с половиной часа действия происходят в «городе мертвых», в безвременье, в момент, когда мир постигла катастрофа. Выглядит все – и антураж, и действующие лица – и правда катастрофично. Коричневые обноски, рты, лица и руки, измазанные красной краской, – то ли ритуал вуду, то ли просто последствия перенесенной катастрофы. Но жуткий вид не смущает героев, они курят кальян, дерутся, танцуют, шутят и произносят длинные монологи. «Город мертвых» и «электрический стул» – два самых часто употребляемых словосочетания в спектакле.
На сцене мусор, коза слоняется туда-сюда, то ли вождь, то ли бог плавает в лужице, скелет крокодила, шкуры животных, тотемные шлемы с рогами, ритуальные пляски и маски героев диснеевских мультфильмов – вероятно, картины бытовой жизни зафиксированы с документальной точностью. На этом фоне герои, которым нечего стесняться и нечего стыдиться, не спеша обсуждают проблемы современного мира. Например, анализируют долголетие Фиделя Кастро и интересуются, не «дело ли это рук черных». Социальные обличения сменяются танцами с публикой. Надо отдать должное доброжелательности авиньонских зрителей. И девушки, и дамы, и бабушки подхватывают танцоров и, смело выделывая па от бедра, выдвигаются на пыльную авансцену.
Другой конголезец Фаустин Линекула показывает DrumsandDigging в клуатре старинного монастыря в черте городской крепости. Документальность его спектакля иного рода. Это личная история про то, как режиссер возвращается вместе с отцом в родную деревню, откуда уехал совсем маленьким. Отец и сын ищут семейные корни, а заодно сын подыскивает танцоров для своего проекта. Все артисты и правда набраны именно там, на исторической родине героя. «У меня есть мечта!» – кричат герои этого спектакля. Мечта простая и ясная – выстроить семейное древо и создать свой собственный, родной дом. Дом строят прямо на глазах у публики, параллельно рассказывая о своих пра-пра-прабабушках и прадедушках. Из тонких балок получается изящная высокая конструкция. Дом построен, история рассказана, цель достигнута, и спектакль завершен.
Германский режиссерский дуэт Моника Гиндерсдорфер и Кнут Классен в спектакле JetSet тоже исследуют африканскую тему документальным методом. Но их чистота исследования нарушена. Африканцы, эмигранты из Кот-д’Ивуара, лишь исполнители их замысла. Режиссеры немецкие, и на сцене работает немецкий актер Хауке Хьюманн. Он как бэк-вокалист приплясывает на втором плане у чернокожих красавцев и переводит их французский на английский. Фабула проста: два эмигранта из Кот-д’Ивуара показывают, как выглядит ночная гламурная жизнь африканских эмигрантов в Париже. Там, где у других только намек на брендовые шмотки, у наших героев резинки от трусов с надписью Armani и Prada до подмышек. Другие пьют по бокалу шампанского, а наши заказывают по 20 бутылок «Вдовы Клико» (заплатить, правда, могут только за две). Другие идут спать в два часа ночи, а у наших наступает JetSet. Это когда такие танцы и такой выброс энергии, что кажется, никакой это не спектакль на фестивале, а настоящее шаманское действо.
Насмотревшись Африки с танцами и песнями, обнаружила, что на вполне себе европейском спектакле при первых звуках ударных спина вытягивается, позвоночник распрямляется и уже нет сил усидеть на месте. Усилием воли все-таки вернула себя в сидячую позицию.
Ну что сказать про Африку? Европейский ли театр показывают африканцы? Вполне. Африканский ли это театр? Безусловно, колорит сохранен. Как средиземноморская цивилизация перемолола культуры, традиции множества племен, сделав их своими, так и современный европейский театр, с радостью принимая африканских игроков, омолаживает состав сборной и заставляет их играть по своим правилам.
Авиньон
