Елизавета Авдошина  |
| Воспоминания ветеранов сцены – и в монологах, и в фотографиях. Фото с официального сайта театра |
Театр Наций не раз обращался к социальной теме. Здесь уже ставили спектакль о наркозависимых и делали постановку с участием слепоглухих актеров. Теперь в Новом пространстве театра на Страстном бульваре, под старыми кирпичными сводами играют документальный проект «До и после», героями которого стали подопечные благотворительного фонда «Артист» – актеры и работники театра старшего поколения. Опробовали осенью, сейчас спектакль вошел в репертуар. Новое поколение мастерской Дмитрия Брусникина при Школе-студии МХАТ рассказывает истории стареющих актеров и людей театра, проработавших вблизи сцены больше полувека. И в этом смысле новый спектакль – самый театральный среди социальных. Ведь обычный человек склонен мифологизировать образ артиста и его жизнь.
Брусникинцы – бренд уже раскрученный. «До и после» играют совсем молодые актеры – студенты второго курса, только начинающие свой путь на сцене. Но так как предыдущие выпуски себя зарекомендовали (их можно увидеть сразу на нескольких столичных площадках – в театре «Практика», Центре имени Мейерхольда и др.), то следующим сцену и шанс на эксперимент дают авансом. Тем более что в руководители достались люди многоопытные. Вербатим, который Дмитрий Брусникин давно, еще на пике популярности, сделал основным инструментом обучения молодых актеров, здесь – главное действующее лицо. В течение нескольких месяцев актеры с драматургом Михаилом Дурненковым собирали материал, общаясь с ветеранами сцены. И записанные монологи, произносимые теперь уже в условном театральном пространстве – одно из достоинств спектакля. Не то чтобы это были откровения или открытия, однако крепкая драматургия вытягивает всю постановку. В каждые 10 минут устной речи вмещена вся жизнь 80-летнего человека со всеми горестями и радостями, выточены лейтмотив и сквозная боль, а слушатель становится свидетелем тонкого вербального перехода от комизма к трагизму, подчиняясь законам драматургии, как герой того или иного монолога когда-то подчинялся неумолимым законам жизни. А дальше – все зависит от природного таланта молодых актеров. Хотя общий пробел в их образовании (или еще невыученность) сказывается в одном – в умении создавать образ движением, взглядом, интонацией и другими видимыми и невидимыми зрителю актерскими приемами. Чем студент Щукинского училища, Вахтанговской школы, к примеру, всегда выгодно отличается. Тут у новых брусникинцев еще, хочется верить, все впереди. Но есть и те, кто берет сразу. Полина Повтарь, сыгравшая 75-летнюю Татьяну Кольцову-Гелинову, бывшую актрису московского ТЮЗа, сумела передать через монолог весь восторг и душевный подъем актерской молодости, когда та сыграла самую важную для себя роль в «Двенадцати месяцах», ее душевную чистоту и любовь к жизни, когда она перестала выходить на сцену в перестройку и пошла работать почтальоном, разносить пенсии.
Интимные монологи о жизни, влюбленности, привязанности и бедах рассказываются молодыми людьми (одеты они как зрители, так, что и не отличишь сразу – эти герои здесь, меж нами) в небольших деревянных боксах, выстроенных на верхнем этаже старинного особняка Нового пространства. Художник Ксения Перетрухина создала прообразы квартир героев, между которыми перемещаются и куда, иногда постояв в очереди, кучно заходят зрители. На них, «квартирах», звоночки с именами и фамилиями. Кого-то зритель вспомнит (например, Майю Ивашкевич, старейшую актрису Театра имени Гоголя, ныне «Гоголь-центра», игравшую еще у Таирова), где-то герои принимают гостей в «дом» парами, рассказывая затем о своем супружеском житье-бытье вдвоем, кто-то попотчует пришедших чашечкой чая, кто-то попросит подержать клубок ниток (по сценарию – реквизит работницы костюмерного цеха Большого театра). Навигация между «квартирами» вольная – зрителей отпускают на самотек, так что куда успел зайти в гости, столько историй и выслушал, через полтора часа живой аттракцион заканчивают, и о неуслышанных остается только жалеть. Срабатывает закон иммерсионного спектакля, который всегда устроен так, что зритель физически не может охватить всего действия, уходя после окончания с (для кого-то приятным, для кого-то – нет) ощущением небольшого театрального голода. Чтобы компенсировать паузы в логистике перемещений, создатели придумали простой задушевный ход. В перерыве путешествий между «квартирами» зрители могут выпить чашку чая, а кому повезет, и с пирогом, за приветливым деревянным столом, как бы соединяющим поколения отцов и детей. Рядом могут оказаться и герои спектакля, правда, личного сеанса не устроят, но зато индивидуально пригласят к себе в гости. Так что соединение вербатима и «бродилки» в «До и после» – оригинально. Это, собственно, и есть главный трюк постановки.
