Елизавета Авдошина
У алчного папеньки молодой девице даже башмаки трудно выпросить. Фото Тофика Бабаева предоставлено пресс-службой театра
Проект «Русский театр. Без границ» инициировало Российское театральное агентство под руководством продюсера Давида Смелянского – при поддержке Министерства культуры. В рамках проекта, который готовился два года, русским театрам стран СНГ, бывших советских республик (Белоруссия, Эстония, Азербайджан), предлагалось поставить спектакли по русскому водевилю. Важным условием «акции» было участие молодых российских режиссеров и сценографов – продолжателей традиций русской театральной школы в наши дни.
Проект затронул сразу несколько болевых точек современного театрального процесса. Во-первых, кадровую политику. Сегодня множество талантливых выпускников ведущих театральных вузов с трудом пробиваются в театры и часто не имеют возможности сразу после выпуска начать полноценную карьеру. Поэтому каждая лаборатория или разовое сотрудничество может стать судьбоносной встречей. Ведь театр, наш, репертуарный, выстраивается годами.
Во-вторых, проблема, которая буквально полгода назад стала вдруг самой актуальной и обсуждаемой, хотя ее существование тянется уже больше 20 лет: жизнь русских театров в бывших республиках в условиях языковой изоляции. Все больше неприятия русского языка в странах СНГ, все больше сил требуется на отстаивание и сохранение русской культуры за рубежом. В обстоятельствах оскудения культурных связей, отсутствия постоянной «подпитки» в творческом пространстве – работа русского театра схожа с защитой крепости. В том числе и в том, как в этих странах строится театральное образование на русском языке (в Баку – только недавно возрожденное). И, наконец, третий момент. Содержательный, репертуарный. Как сложно сегодня выстраивается афиша театров в регионах, а тем более в русских театрах СНГ. Хорошо, когда есть известные названия (европейские, русские) из классики, еще лучше – если вдобавок новейшая драматургия; современная российская проза случается редко. А если брать весь российский театр начала XXI века, то жанр водевиля исчез из него начисто, как «ненужная» архаика. В то время как театроведы констатируют невозможность ставить сегодня испанскую комедию XVII века, говоря об утраченном понимании специфики, отчаянно отдаляется ходовой жанр уже нашего XIX века, не сходивший с подмостков всего полтора века назад. Облечь старинный жанр в новые, явственно отвечающие современности формы стало главной задачей проекта. К тому же сложно отрицать, что водевиль, зародившийся во Франции, но нашедший в России свое неповторимое обличье, поистине интернациональный жанр – комедия с жизненным сюжетом, насыщенная музыкальной стихией, близка каждой культуре.
Московский режиссер Владимир Смирнов (Данай), ученик Сергея Женовача, выбрал для постановки в Русском театре Баку одноактный водевиль Николая Некрасова «Петербургский ростовщик», дав спектаклю авторский подзаголовок «Ограбление в 17 явлениях». Ростовщик Потап Лоскутов (Юрий Омельченко) отказывается выдавать замуж свою единственную дочь Лизу (Фарида Нестеренко) за небогатого Ивана Налимова (Мурад Исмайлов), требуя от жениха компенсации за все отеческие затраты, ничуть не стесняясь рассчитать по копейкам, во сколько ему обошлось воспитание родной «кровинушки»: «Я бедный человек... кормил, поил ее... Знаете, у ней всегда такой аппетит, фунта по четыре хлеба на день съедала. И теперь отдай я дочь ни за что». Но смекалистый Иван решается на обман, убеждая простоватого ростовщика в том, что автором картины, которая как будто специально затесалась у того в доме, является известный художник, и стоит она миллионы. Хитроумный план запускает в доме Лоскутова целую вереницу притворщиков, согласившихся помочь влюбленным. Чего стоят эти говорящие фамилии Некрасова – Краснохвостов (Фарид Бахрамов), Ростоманов (Натик Гусейнов), Подзатыльников (Илькин Мехтиев)! Все они надувают наивного ростовщика (нонсенс!), предлагая неимоверные суммы за «бесценную» картину великого рисовальщика («Буонаротти... какая фамилия странная… должно быть, бестия чрезвычайная был!» – размышляет про себя горе-делец). И его безудержная мечта разжиться и разбогатеть разрастается до космических масштабов. Цепочку мифических покупателей перемежают реальные «просители», желающие вырвать из цепких лап Лоскутова свою копеечку. Фамильная актерская чета дала настоящий урок молодым актерам, тонко разложив характеры стойкого Издателя (Алексей Сапрыкин) и трепетной Акулины Степановны (Людмила Сапрыкина), зашедшей за своим давно из-под залога отданным в другие руки салопом, на психологические нюансы. Хочется надеяться, что в дальнейшем разыграются все – ведь для водевиля чрезвычайно важна легкость, комичность, заостренность образов. Но режиссер, увлекшись мрачными красками, забыл о принципах жанра и ослабил портретную контрастность, не применив (а зря!) все краски сатиры и гротеска.
Визуально спектакль решен в мрачноватых темно-синих тонах, на сцене возвышается белоснежная (ослепительно-стерильная) выгородка с несколькими дверями по обоим бокам, что крайне важно для водевиля, где сюжет выстраивается с открытой для зрителя подоплекой тайной интриги (художник – выпускница школы-студии МХАТ Ольга Кузнецова). Холодную ноту добавила и музыка композитора Эльдара Бабаева. Квартира ростовщика здесь лаконично доведена до условного пространства, где отдаленно проглядываются бесконечные ящички, ячейки, дверцы шкафов, которые Лоскутов неудержимо хочет заполнить до отказа. Декорация эффектная, тем более что режиссер использует монохромный фон как экран для титров, отбивая таким образом короткие явления. Другое дело, что при ее статичности и малой полезности (постановке явно не хватает активного взаимодействии, как в актерском партнерстве, так и в предметном) сценография излишне громоздка.
Режиссер ставит на главного героя – его «говорящая» фактура выбрана точно. Юрий Омельченко, выходец из студийного движения, актерски разгорается постепенно, срывая аплодисменты лишь к финалу. Спектакль начинается с провокационно долгого одевания героя, пролог – замечательный водевильный куплет Некрасова (Было года мне четыре,/ Как отец сказал:/ «Вздор, дитя мое, всё в мире,/ Дело – капитал»). Он же станет эпилогом, своеобразным зонгом, который актер, вновь обнажившись до исподнего и выкатив на обозрение зрителей пузо, как бочку, исполняет в микрофон на авансцене – замыкая круг жизни жадного ростовщика. От рождения к смерти, где жизнь вместила лишь бессмысленную жажду накопления, а на небо-то ничего не возьмешь! Вопреки воле автора режиссер «убивает» Лоскутова, жестко, как неумолимый морализатор, отрубая традиционный хеппи-энд. Осознав, что просчитался и в липовых сделках потерял крохотное состояние, из-за которого готов был продать душу и унизиться до потери лица, Лоскутов в новой редакции «Петербургского ростовщика» падает замертво, словно от удара. Текст режиссер дополнил внесценическим (во всех смыслах) персонажем. «Реплики в сторону» Лоскутов–Омельченко обращает не в воздух, а совершенно конкретному адресату, высшему духовнику – Богу. Бог, к слову, разговаривает (посредством красной бегущей строки на портале сцены), не чинясь, грубовато – на олитературенном языке то ли новых русских, то ли гопников.
Баку–Москва
