Не стало Геннадия Рождественского

Фото с сайта Московской государственной консерватории имени П.И.Чайковского

Ушел Геннадий Рождественский. Как принято говорить в таких случаях, ушла эпоха, ушел мастер. А ведь действительно – так. В России дирижеров его уровня и возраста почти не осталось, и дай бог им здоровья и сил. На его последние премьеры в Камерном театре, так позорно уничтоженным совсем недавно, зал набивался до отказа – маэстро за пультом! Когда в объявленный день он не вышел за пульт, но был в зале, тревожились – наверное, болен, нет сил…

Рождественский был дирижером особым, еще одна банальность – уникальным, по-своему. Блистательно владевший техникой (от сына дирижера – его отцом был Николай Аносов – другого и не ожидаешь) он был одним из самых неординарных маэстро своего времени. Энциклопедист и потрясающий рассказчик, он превращал свои выступления в концерты-лекции, а иногда сам писал тексты в буклеты (один из его псевдонимов – Стен Каразин, то есть Стенька Разин). А сами программы при этом представляли собой сплав изысканной – в Эстетическом и практическом смысле этого слова – музыки. Он выискивал забытые и неисполненные партитуры, собирая их в абонементы, которые растягивались на два, а то и три сезона.

В Советском Союзе он хлебнул всякого – из-за антисемитской кампании потерял место в оркестре радио и телевидения, зато одним из немногих получил легальное разрешение на работу за границей и уехал в Швецию.

Камерный музыкальный театр, который сегодня носит, или точнее носил, имя Покровского, пережил с Рождественским две биографические волны. Самая знаменитая – первая после долгого перерыва постановка оперы Шостаковича «Нос», еще при жизни автора. Она сохраняется в репертуаре и сейчас. И вторая – последнего времени, когда маэстро пригласили стать музыкальным руководителем, в том числе и для того чтобы не убить театр. К несчастью, не помогло.

Человек увлекающийся и непримиримый, в свое время он пробивал путь произведениям Шнитке (запрещают премьеру Первой симфонии в Москве – поедем в Нижний Новгород! А последнюю, Девятую, он пытался «вытащить» из набросков перенесшего четыре инсульта композитора. Тот, по словам супруги, эту работу не принял. Но попытка!

Геннадий Николаевич был единственным из музыкантов, кто не стеснялся признаться, что читает музыкальную критику. Причем самым внимательнейшим образом. Видел ошибку, связанную со своим именем, – писал в редакцию, а иные случаи разбирал прямо на своих концертах, не стесняясь называть фамилии. Ничто человеческое было ему не чуждо.

Его последние интерпретации заставляли задуматься о времени, о том, как мы его ощущаем. «Царская невеста» в Большом (еще один театр , откуда он уходил, иногда не без скандала, и возвращался) звучала едва ли не на час дольше общепринятого – и за четыре с лишним часа ощущение недоумения сменялось ощущением полного погружения, почти медитативного, в необыкновенный звуковой мир Римского-Корсакова – так, что к последнему ариозо умирающей Марфы у зрителей катились слезы. Теперь время остановилось.