Драматург Ольга Михайлова рассказала "НГ" истории из первых лет жизни Театра.doc

Фото с официальной страницы Театр.doc в Facebook

Уже больше месяца Театр. doc живет без своих основателей и главных двигателей творческого процесса – художественного руководителя Михаила Угарова и директора Елены Греминой. Драматургов, режиссеров, инициаторов движения «Новая драма». Театру скоро предстоит переезд, чтобы снизить арендную плату, в конце июня закроют один из залов в Малом Казенном переулке. Дальше театр переедет в очередной раз. Куда – пока непонятно. Помещение найти сложно. Корреспондент «НГ» Елизавета АВДОШИНА попросила сооснователя театра драматурга, киносценариста Ольгу МИХАЙЛОВУ рассказать о том, как Док в 2002-м начинался и какое место занимает творчество Угарова и Греминой в российском театре.

Шло начало нулевых

В Москву несколько раз приезжали представители британского театра «Роял Корт», они проводили семинары по документальной драме, по методу вербатим. И Лена Гремина этим очень увлеклась. Ситуация была такая (а она не сильно изменилась), что театр не ставил современных драматургов. По разным причинам: надо платить! А платить никому не охота. Чехов умер – можно не платить, а мы все живые. Кроме того, надо взять на себя ответственность за выбор текста. А вдруг засмеют: какую бездарную графоманию поставил. Риск. А самое трудное – надо читать и толковать (а это главная задача режиссера) совершенно новый текст. И всем почему-то кажется, что, например, пьесы Мартина Макдонаха о жизни Ирландии российскому зрителю должны быть интереснее, чем наш автор, написавший о жизни в Рязани или Смоленске.

Эта ситуация Лену, как и всех нас, возмущала. И она сказала: давайте сделаем свою площадку и будем ставить только современных авторов. Я, честно сказать, сопротивлялась этой затее, потому что не люблю театр в принципе как организацию, люблю отдельные хорошие спектакли, ведь только в кино можно «остановить мгновение», а в театре как – сегодня спектакль отличный, а через неделю куда-то всё девалось: и слова забыли, и бормотали неразборчиво, и вдруг переигрывать начали.

Но Лена Гремина в идею театра верила и вместе со своим сыном, молодым драматургом Сандриком Родионовым, зарегистрировала театр юридически и стала искать помещение. А это всегда проблема. В итоге нашли помещение в районе Даниловского рынка, в промзоне. А смотреть помещение по стечению обстоятельств поехала я: это было страшное место – узкоколейки, заборы, какие-то лабазы. То есть мне стало очевидно, что по дороге до метро молодых зрительниц и юных актрис изнасилуют, расчленят и съедят. Никто не рискнул бы ходить по таким закоулкам в темноте. Поэтому я нашла подвал в доме в Трехпрудном переулке, где я тогда жила. Никаких денег на переоборудование не было, мы устраивали субботники, и даже сохранилось видео, как ставшие потом модными авторы (Максим Курочкин, Иван Вырыпаев) и режиссеры сами вытаскивали мусор из подвала, переделывали, приколачивали – обустраивали помещение. Мы начинали с того, что, кроме уборщицы, никто не получал ни копейки.

Первая пьеса

Александру Великовскому дали во ВГИКе курс режиссеров-документалистов, он пригласил меня, чтобы я рассказала им о документальной драме. Я предложила первокурсникам, пока они не снимают, попробовать сделать документальный спектакль. На следующий раз я привезла уже нескольких авторов: Наташу Ворожбит, Лену Исаеву и других. Предложенные темы будущие режиссеры забраковали и неожиданно предложили тему инцестных взаимоотношений дочери с отцом. Несколько странная тема, но Лена Исаева героически вызвалась ее вести. Было непонятно, где собирать материал. Но оказалось, люди жаждут рассказать об этом. Причем одна из доноров (так называется в документалистике интервьюируемый) приходила на спектакль, садилась в первый ряд и всячески давала понять, что это и о ней. Так Лена Исаева написала первую документальную пьесу практически на ощупь – «Первый мужчина».

Ольга Михайлова. Фото из личного архива

А Саша Великовский должен был решить не известную никому задачу, как ставить такой спектакль. Встал вопрос о художнике. Хотя мы с Леной Греминой к тому моменту сформулировали два главных принципа нашего театра. Первый – авторы только живые (никаких покойников). Как Гремина говорила: пусть будет маленькая песочница, но только для живых авторов! И второй – никаких декораций. Помещение настолько маленькое, их некуда девать физически. А Великовский тогда жил в одном доме с мастерской Татьяны Спасоломской, прекрасного театрального художника. «Опять меня зовут на бесплатную работу», – вздохнула она, но не отказалась. Татьяна придумала расписать цветами старые листы железа, которые остались у нее на даче от ремонта крыши. Их развесили по стенам, и получилось волшебно. В этом же году мы проводили драматургический семинар в Горках Ленинских, где была беломраморная лестница, ведущая к большой статуе сидящего Ленина. Там, у его ног молодые актрисы кричали «Папа, папа!». И спектакль получил неожиданный новый смысл.

Появлялись идеи, мысли, проекты, театр оброс спектаклями и жил до тех пор, пока его не погнали с Трехпрудного. В какой-то момент очень помог Евгений Бунимович, он тогда был не только поэт, но и депутат Мосгордумы (тогда «Яблоко» еще доживало последние демократические дни). Лена Исаева сочиняла от имени театра убедительные письма, и Бунимович сумел пробить прямую аренду подвала (раньше была субаренда, что очень дорого) у города, и нам даже чуть-чуть добавили помещения. Кто-то помог деньгами, сделали человеческий ремонт, открыли второй зал. Было огромное количество проектов, призов, тут и фестиваль «Любимовка» стали проводить в Доке, так как не было денег на выезды.

Важность ремесла

Тогда фестиваль еще был совсем другой. Сейчас же «Любимовка» стала малоинтересным мероприятием: собираются одни молодые авторы, никаких взрослых, и все друг друга хвалят. Никто не хочет профессионального разбора. В 90-е годы, когда мы сами были участниками, были люди старшего поколения: Михаил Рощин, Алексей Казанцев, Виктор Славкин, Владимир Гуркин, нам было интересно их мнение. Нынешние молодые авторы вовсе не бездарные, могут быть и талантливые. Но это очень сложная профессия. Если посмотреть на историю литературы, то можно без конца называть прозаиков и поэтов, но драматургов насчитаете сколько? Дай бог 20. Потому что помимо литературных способностей в драматургии особенно важно ремесло, пьеса – это хитрая инженерная конструкция. Прозаик и поэт обращаются к одному человеку, ведь книга читается наедине с собой, и читатель волен выбрать время, настроение и темп чтения лично, под свою индивидуальность. В театре все не так, вы должны собрать 100, а то и 1000 человек и заставить их одновременно думать и чувствовать, горевать и радоваться в предложенном ритме. Вот в чем проблема: одновременно охватить едиными чувствами группу людей. Но в этом и волшебство, и магия театра.

Театр вообще сегодня мало работает с драматургией. Мы с Леной Исаевой создали сайт «Открытая история театр», куда выкладываем понравившиеся нам современные пьесы, любые, не только исторические. И всегда везде говорим – читайте, ставьте. Я долгое время собирала исторические пьесы, мне кажется, это очень интересно – взгляд современного человека на историю своей страны. Марина Сулчани из Екатеринбурга, к примеру, написала пьесу о войне, о том, как все ждут победы фашистов. Героиня ждет своего мужа, ей нужно только одно – чтобы он вернулся домой. Ей наплевать на любую власть, она просто любит мужа. Для нас, привыкших к другой военной литературе, это было совершенно неожиданно. Лена Гремина, кстати, блестяще занималась исторической драматургией.

У нас огромное разнообразие драматургии. Но ее почти не ставят. Не понимают, что написано, потому что это новые сложные и формально и смыслово тексты. Угаров правильно говорил – нужно вводить курс чтения текста. Сам он это делал блестяще.

Док был иной

Все сводится к тому, что государство поддерживает культуру на свой вкус, точнее, на вкус чиновников, хотя деньги-то наши общие, народные, созданные нашим трудом. В начале Док получал гранты и в Министерстве культуры, и в Москве. Но потом время и вкусы начальства изменились и давать деньги перестали. И Лена Гремина, сколько могла, героически тянула на себе театр. Я в глубине души ждала, чтобы он закрылся, потому что и Лена, и Миша Угаров – замечательные драматурги. Я мечтала, что кончатся силы, возможности снимать помещение, они вернутся тихо к себе домой или на дачу и займутся тем, для чего их Бог создал. Мишины пьесы – настоящие бриллианты русской литературы. И у Лены пьесы прекрасные, стоит вспомнить хотя бы «За зеркалом», в которой согласилась играть такая прима, как Галина Вишневская, – так ей понравились пьеса и роль. А Лена умела писать роли. Но много ли их ставили? А ощущение, что твои пьесы никому не нужны, конечно, не прибавляет ни жизни, ни здоровья. В другой стране их бы на руках носили.

Но они хотели вернуть в театр автора и всё для этого делали. Какие хорошие были спектакли (я очень любила «Жизнь удалась», «24+», «Человек из Подольска), у кого-то были другие любимые. Главное, что театр благодаря им имел собственное оригинальное лицо, что мало про какой даже приличный театр можно сказать. Во всех одни и те же режиссеры ставят одни и те же тексты. А Док был другой, иной, ни на кого не похожий и ничего ни за кем не повторявший. За ним повторяли, у него брали – пьесы, авторов, режиссеров, артистов, а Док всегда создавал новое, в этом и состоит задача искусства. Всё остальное, сколь ни отлично оно бы не было сделано, всего лишь балаган, призванный развлекать публику.

Главное в Театре. doc то, что Лена с Мишей организовали пространство свободы. Они были люди широкие, считали, что надо давать человеку высказываться. Это единственно правильная позиция. Собственные копии, клоны им были не нужны. Поэтому они и стремились давать как можно больше самостоятельности. Не висеть над душой, не приходить каждую репетицию и критиковать да указывать. Гремина и Угаров – были не просто любящая пара, а единомышленники. Они вдвоем сдвинули театр с мертвой точки, показав и доказав, что художественная свобода возможна, пусть даже и в отдельно взятом подвале. Они составляли одно художественное целое из двух физических лиц.

*****

В воскресенье на 40 дней Елены Греминой, которая ушла из жизни вслед за мужем, читали ее дневники за десятилетие. Читали как слепок реальности. По коротким интернет-записям видно, как менялся театр, все больше обрастая политическими акциями, превращаясь из документального театра в театр прямого действия. Как творчество перехлестывал и обременял быт, потому что независимому театру выжить в России почти невозможно. Но Гремина по-чеховски после каждой нелепой полицейской проверки в последние сезоны писала: «надо жить и работать».