Борис Константинов: Мне всегда было комфортнее творить в камерном мире

Борис Константинов. Фото из личного архива

Борис Константинов в этом году празднует два юбилея – свой личный и профессиональный. Уже пять лет режиссер возглавляет главный кукольный театр страны – Театр им. Сергея Образцова (ГАЦТК). Сейчас режиссер готовит на январь две премьеры в столице. На Третьей сцене ГАЦТК репетирует «Жена мужа в Париж провожала» по Василию Шукшину, а в пространстве Боярских палат на Страстном восстанавливает спектакль – посвящение Эдит Пиаф «Тишина», который избранная публика уже успела увидеть и полюбить (он был подготовлен в Международной летней театральной школе Союза театральных деятелей). Корреспондент «НГ» Елизавета АВДОШИНА поговорила с Борисом КОНСТАНТИНОВЫМ о том, почему куклы обманчиво проще драмы и чего стоит бояться в должности руководителя.

– Борис Анатольевич, если говорить честно, то между кукольными театрами России и Европы – пропасть. Европа давно шагнула далеко вперед, там – экспериментальный, острый кукольный театр. У нас же советская традиция: кукольный театр – для детей. Вы ощущаете этот разрыв?

– Я, может быть, и утвердился в мысли стать кукольником, случайно встретившись со спектаклем, привезенным оттуда. Три года я провел в бурятском театре «Ульгэр», работал актером, там же стал пробовать ставить как режиссер, а потом уже отправился в Петербург, чтобы понять, что такое театр кукол. Я чувствовал, что этот театр не только для детской аудитории, как тогда считалось, а более тонкое, философское, взрослое искусство. Когда я встретился с европейскими спектаклями, еще больше утвердился в своем понимании, влюбился в этот кукольный мир. Нашего взрослого зрителя кукла оставляет равнодушным (видят слово «кукла» – значит для детей!), в Европе же такого нет. Кукольный театр Европы смелее в эксперименте, выборе материала. Но я бы не сказал, что между нами пропасть. У нас тоже были и есть такие кукольники. Спектакли Резо Габриадзе, притчевые спектакли Сергея Столярова, которые я видел в Улан-Удэ, Уральская зона, ее в свое время возглавил Валерий Вольховский. Еще раньше Евгений Деммени устраивал кукольные спектакли в окружении поэтов Серебряного века. Для меня Сергей Образцов и его команда – великие экспериментаторы своего времени. Его спектакли до сих пор получают живой отклик у зрителя, это не музейные экспонаты.

Спектакль "Ленинградка" (постановка 2015 года).  Фото с сайта puppet.ru

В Европе множество самодеятельных театров, где люди по-настоящему открыты, не обременены школой, здесь и сейчас посредством куклы, фигуративного театра, предметного мира свободно творят, ведут честный разговор со зрителем. Поэтому, когда я ставлю спектакли, стараюсь не скатиться к «театру вчерашнего дня». Хотя есть и другая сторона европейского театра – когда актеры эпатажно раздеваются рядом с куклой, и кукла тогда буквально чувствует себя неловко. В такой театр мне не хочется играть. Мне кажется, в театре кукол все должно быть тоньше.

Но кукольный театр для детей в его лучших образцах (к примеру, Литва, Беларусь) в разговоре с ребенком чист, современен, открыт. Это и подкупает зрителя. Мне всегда хочется, чтобы родитель, пришедший со своим ребенком на спектакль, сам погрузился в действие, попал под очарование персонажей, актеров, а не просто ждал 40 минут, пока это детское представление закончится и все наконец-то пойдут домой.

– В России сейчас самая сильная школа кукольников – в Петербургской театральной академии. Почему так?

– Да, я с огромным уважением отношусь к своему мастеру Николаю Петровичу Наумову, Евгении Ивановне Кирилловой и другим педагогам – эта школа сильна педагогическим составом. Но по долгу службы я езжу и по другим городам, работаю с актерами – выпускниками других школ. И я бы не сказал, что они сильно уступают. Этой осенью я был в Иркутске, где тоже есть театральное училище, я увидел прекрасных студентов с горящими глазами – им комфортно в профессии, которую они пришли получать. А в более крупных учебных заведениях часто случается так, что не поступившие на драму, спускаясь «этажом ниже», идут в кукольники от безысходности. Мало тех, кто с детства решил быть кукольником. Эта профессия обманчиво выглядит проще. На самом деле это в тысячу раз труднее, но и интереснее. Придумывать, придумывать, придумывать, хорошо если колесо придумается квадратным или треугольным: хоть какой-то конфликт будет. А потом оказывается, что это «колесо» уже кто-то воплотил. Это как с семью нотами.

Спектакль "Турандот" (постановка 2017 года). Фото с сайта puppet.ru

– Какая главная беда существует в региональных кукольных театрах России?

– Беда в отношении города к театру. Ну что там кукольный театр – дадим ему тысячу на его ширмочку, палочку, тряпочку. Порой бюджета одного спектакля драматического или оперного театра хватило бы на целый год в кукольном. Но самое важное, что сколько бы ни получал периферийный кукольник, я вижу его искреннюю жажду к работе, желание шагнуть вперед, убежать от белочек и зайчиков, которые преследуют нас, кукольников. Именно театры вне Москвы и Петербурга запомнились мне профессионализмом и творческой жаждой.

– Вы помните свои чувства, когда пять лет назад наконец согласились возглавить Театр им. Образцова?

Я долго сопротивлялся – много раз уже об этом говорил – так как понимал всю долю ответственности. Мне всегда было комфортнее творить в камерном мире. Не хотелось, став главным режиссером, потерять творческую свободу, попасть в конвейер выпуска спектаклей и из художника превратиться в завпоста. Хотя часть режиссерской профессии и так всегда организаторская. Мне не хотелось погрязнуть в хозяйстве, в администрировании. Но я – не без доли авантюризма – решил попробовать.

Еще на первом сборе труппы я объявил, что если почувствую, что неинтересен актерам, то оставлю театр, даже чемодан свой распаковывать не стану (он у меня так в кабинете и стоит). Но знаете, в кабинете главного режиссера я бываю редко – театр подарил мне возможность большее время провести на сцене, в цехах – в репетициях, в поисках языка. Это меня и держит. Но я чувствую некий фон, понимаю, что сегодня не могу каждому из наших актеров подарить возможность – главную роль, интересный проект.

Есть госзаказы, рутинный момент: театр должен играть по несколько спектаклей в день, выпустить несколько премьер в год. Я как могу думаю, как это можно исправить, вырваться из плена показателей посещаемости – количества зрителей. От всего этого умирает возможность спокойно сочинять, ошибаться, переделывать – нет, у тебя есть дата премьеры. Для меня это беда, когда мы подвластны схеме, превращаемся в фабрику, завод. Тут заканчивается живое творчество. Сергей Образцов (сейчас мне интереснее даже изучать не что он ставил, а каким образом) мог позволить себе три года создавать спектакль – выращивать, искать, отказываться, менять.

Сегодня бывает так, что у меня даже нет времени, чтобы репетировать уже поставленный спектакль, актерам приходится выходить без дополнительных репетиций, когда спектакль еще не в руках, ногах, а только в голове. А еще в театре должны быть тренинги, распевки, сценическая речь. Ведь театр ценен качеством, а не количеством. Но ничего не успеваешь в гонке выпуска премьер.

– А какой у Театра Образцова сейчас госзаказ в плане постановок?

– Такого, чтобы театру диктовали выбор, нет. Есть провокации в хорошем смысле: давайте делать классику, за такие постановки, если получаются стоящими, дают материальное поощрение.

– У вас по-настоящему актерские спектакли, много живого плана. Сегодня прятать актера за ширму – ретроградство?

Спектакль "Снеговик" (постановка 2011 года). Фото с сайта puppet.ru

– Это зависит не от моды. Ведь бывает и так: приехал Филипп Жанти, пошуршал крафтовой бумагой, очаровал кукольников – и крафт зашуршал уже по всей России… Я преследую только художественную цель: мне нужен живой актер, когда кукла не справляется с большим объемом текста (у куклы нет того спектра эмоций, который рождается у человека). Например, в «Женитьбе Фигаро». Все зависит от материала и художественного языка. В «Снеговике» мне нужен был живой рассказчик как теплый, эмоциональный мостик между историей Андерсена и зрителем. Убери я актера, оставь только фигурки, сказка бы не потерялась – она по-театральному конфликтна, снеговик влюблен в печку – умереть, но умереть от любви, это же прекрасно? Но мне нужен был рассказчик, его глаза, его дыхание, руки. Он в спектакле – бог и время.

Спектакль "Безумный день, или Женитьба Фигаро" (постановка 2014 года). Фото с сайта puppet.ru

– У вас необычный багаж личного репертуара, помимо того что вы еще и патриот своего родного иркутского края и часто обращаетесь к писателям-сибирякам. Как вы выбираете материал?

– Еще в институте я был убежден в том, что нужно любить автора. Как бы он ни появился на твоем пути. Сейчас я ставил в Иркутском театре кукол «Утиную охоту» Вампилова, и если идея материала для воплощения сначала родилась через шутку, то потом появился момент страх: не наплюешь ли ты в душу автора, который сочинил эту историю? Ведь он не сочинял ее для театра кукол, а ты с каким-то куколками будешь вторгаться в эту сложную, психологическую структуру. И тогда ищется оправдание – почему куклы? Поэтому и студентам я сегодня говорю: автор, автор, автор. Обмани, извинись перед ним, но не потеряй ту силу, которую он заложил. Есть такая тенденция – «улучшать» материал. Не надо. Наверное, Пастернак все равно интереснее тебя.

– А если вы сочиняете сами, как в спектакле «Железо» Петрозаводского театра кукол?

– С художником Виктором Антоновым, с которым я постоянно работаю, мы начинали с эмоции. Я хотел рассказать о своей маме, она всю жизнь хотела поехать на море, а жила в Сибири на берегу Лены, вырастила меня и моих братьев одна. Она не могла себе позволить даже такую поездку, но у нее была мечта. Она любила рисовать, и я с утра видел в ее альбоме много нарисованного за ночь, в том числе море. Она рисовала на стене. Помню, проснулся в воскресенье, а на беленой – море. Вот эти воспоминания побудили меня «взяться за перо» и начать писать даже не пьесу, не рассказ, а основу для нашего спектакля.

Еще – конфликтная ситуация, которая заставляет тебя двигаться. Сейчас молодое поколение часто говорит «совок», но это время, когда жили наши родители, они так же, как и мы сейчас, любили, ненавидели, были счастливы. Было желание поговорить о маленьком человеке – моей маме, но я ее так в спектакле не называю, конечно. Это и про родителей Виктора Антонова, которые, наоборот, до сих пор живы, у его отца был похожий синий «запорожец». Виктор – такой же хороший рассказчик, как и художник. Моя мама соединилась с его – получился собирательный образ.

Есть такая фраза у Гоголя в «Старосветских помещиках»: «Хочется рассказать о стариках прошедшего века, которых, увы, уже нет». Почему другой главный герой – Веня? Вениамин Михайлович – наш мастер по технологии кукол в академии. Его уже тоже нет. Чудный человек, который влюблял меня в кукольный мир (у него нескольких пальцев на руке не было, так как он всегда стоял за станком и делал кукол). Он всегда говорил: «Как бы ты ни напридумывал, ничего не случится, пока ты не спустишься в цех вырезать куклу».

Спектакль "Утиная охота.Сны Зилова" (Иркутск). Фото с сайта puppet.ru

– Вы теперь ведете авторскую мастерскую в ГИТИСе. У вас свой метод обучения кукольников?

– Мы решили пойти в сторону тандема. Я всегда делаю акцент на том, что для меня театр кукол – это театр художника. У нас с Виктором Антоновым опыт практический – к чему мы от начала пути создания спектакля в конце приходим. Мы собрали компанию студентов, разделив ее пополам, – режиссеры и художники. И перемешали: художник у нас пробует выходить на сцену, чтобы уметь доносить свои идеи, а режиссеры осваивают создание куклы (сейчас пока ругаются: «Мы что, бутафоры! Когда вы нас будете режиссуре учить?»). В Москве такой курс, где объединены кукольники – режиссеры и художники, – первый почти за 50 лет. Спасибо ректору Григорию Заславскому, что не испугался эксперимента.

– У вас есть кумиры прошлого в профессии?

– Для меня это может быть человек любой профессии. Важнее таланта сам человек, который не боится труда и владеет ремеслом. Виктор Астафьев, который при всем своем величии остался человеком. Человеком, у которого болит душа, и он говорил об этом в своих произведениях. Эдит Пиаф. Она прожила свою короткую непростую жизнь, будучи честной в профессии по отношению к самой себе и к зрителям. Мой кумир в профессии режиссера – Эймунтас Някрошюс. Еще многое можно взять у народа, богатого культурой. Народа, обладающего памятью, способного через времена доносить важные и нужные смыслы.