Страсти по "Королю Лиру". Юрий Бутусов представил трагедию Шекспира в Театре им. Вахтангова

Крик пронизывает спектакль. Фото агентства «Москва»

Когда противоречия достигают накала, персонажи пускаются в конвульсивную пляску (балетмейстер Николай Реутов). Обезумевший Лир (Артур Иванов), осознав, что старшая дочь его предала, в отчаянии не посыпает голову пеплом, но бьет по ней ладонью, словно ребенок или заводная кукла. Если сначала из ударных мелодию поддерживают одни тарелки, то постепенно напряжение растет – и включается тяжелый ню-джазовый бит. Поверх басов раздается ошалелое соло трубы, подобное ледяному свету в темноте. Громкость увеличивается до такой степени, что за музыкой не слышно крика героя. Король выдыхается, но его вновь толкают на танцпол. Кажется, если это продлится еще хотя бы минуту, лопнут не только барабанные перепонки, но и луна, которой ближе к финалу будут играть, словно воздушным шаром. Кстати, настоящие воздушные шары на сцене в изобилии: это одновременно и атрибут вечеринки, и символ хрупкой человеческой жизни – уничтожить ее так же просто, как проколоть шарик иглой.

Пластические интерлюдии, на первый взгляд никак не связанные с основным действием, помогают Бутусову делать композиционные склейки. Великолепно в этом смысле решена сцена ослепления Глостера (Виктор Добронравов). Трио музыкантов исполняет Imagine – песню, в которой Джон Леннон призывает вообразить утопию, где нет ни стран, ни религий, ни собственности, что звучит в контексте пьесы трагично. Теперь преданный отец сможет лишь представлять, как выглядит не только идеальный мир, но и грешный земной. Из музыкальных инструментов у новоиспеченных Beatles в распоряжении барабанная установка, труба и выдранные внутренности пианино – через несколько мгновений вот так же вырвут глаза и Глостеру. Немного удивленный, он сидит за ударными, слушая, как Шут читает шекспировские диалоги, и не верит, что сейчас его схватят. Он и слепой будет задавать ритм, но – ударяя палочками по воздуху.

Детали в постановке Бутусова не просто говорят, но кричат. Лир в истерике раскачивает столешницу, с которой упорно не падает бокал. С таким же упрямством он и сам пытается сохранить равновесие в пошатнувшемся мироздании, отказываясь принимать правду и не веря своим глазам. Кента (Валерий Ушаков) не заковывают в колодки, но привязывают к деревянному кресту. Шут язвит королю и говорит, что его дочери похожи на дикие кислые яблоки – и тут же подкидывает яблоко и расшибает его ракеткой для бадминтона. На сцену летят огромные доски, грозя поубивать любого, но Лир, впадая то ли в безумие, то ли в детство, строит из них шалаш. Под градом досок танцует и его младшая дочь. Корделию и Шута играет Евгения Крегжде: актриса почувствовала кровное родство этих образов – самых чистых, непосредственных и хрупких, – поэтому не всегда понятно, в какой роли она предстает. В финале король укрывает удавленную Корделию одеялами, чтобы та не замерзла. И, словно в благодарность, она протягивает ему руку.

Буря как метафора страсти – сквозной мотив спектакля, она засасывает людей в пропасть их внутреннего ада. Но страсть здесь следует понимать и как страдание. Бремя страстей заставляет героев глубже познать свою человеческую, земную природу. В начале второго действия Лир, Шут, Глостер, Том и Кент шагают с шариками в руках, словно держа на веревочках души, готовые покинуть озябшие, усталые тела. Каждого из этих странников ожидает своя участь, но чем тяжелее бремя, как писал Милан Кундера, тем реальнее и правдивее жизнь.