Елизавета Авдошина
В оформлении «Квартеатра» принимал участие Александр Петлюра. Фото предоставлено пресс-службой театра
Москва и раньше в отличие от Северной столицы, будучи городом неизбалованным на частные инициативы, рождала независимые театральные коллективы редко. Казалось, после всплеска 90-х и нулевых на излете андеграунда перспектива безнадежна, особенно после того, как растворился в сломе времени культовый период Театра.Док в подвале на Трехпрудном, когда не только новое театральное объединение актеров и режиссеров, но и само аскетичное пространство, антитеза «театру с колоннами», притягивало публику.
Но вот уже новое творческое поколение размышляет сегодня над изживающей себя системой постсоветского театра. С его жесткой иерархией, зачастую тотальной несвободой и отсутствием искреннего, доверительного общения по ту и по эту сторону рампы. «Квартеатр» – частный камерный театр, задуманный пару лет назад (а сейчас набирающий репертуар) в четырехкомнатной квартире дома дореволюционной постройки в центре Москвы. Его уникальность в бытовании жилого и творческого пространства на одной территории. Опять же, для Петербурга такие концепции уже не в новинку – можно вспомнить неординарный проект Бориса Павловича «Квартира», где происходила и вовсе интервенция театра инклюзивного.
Первая ассоциация – сквот, что сами создатели отрицают, так как в 70-х сквотом называлось место, самовольно заселенное и даже «захваченное». Но тут важнее та фундаментальная идея взаимопроникновения жизни и искусства в виде творческой мастерской, которая у любого зрителя, перешагнувшего порог арт-квартиры, вызывает неизменное любопытство. Кстати, адрес зритель узнает только с приобретением билета, что добавляет некой таинственности в этот квест.
Не соглашаются создатели и в сравнении с «квартирниками», хотя именно о том, что сегодня вновь наступает время неофициальной культуры, которая будет уходить на закрытые кухни, стали говорить все чаще. И «Квартеатр» возвращает эту практику в обиход: после спектаклей тут происходят разговоры за чашкой чая. «Цель такая. Час мы высказывались, зрители слушали. А потом наоборот: дать голос человеку. Поговорить, поболтать – на тему спектакля. Возможность диалога. Мы называем это третьим актом», – говорит основательница «Квартеатра» актриса Ксения Орлова.
Яркие, насыщенных цветов стены с забавными артефактами тут и там сразу выводят из атмосферы будней (в оформлении «Квартеатра» принимал участие Александр Петлюра), а зрительный зал, который расположился в кухне-гостиной, располагает к формату тет-а-тет. Параметры «сцены» и определяют один из главенствующих в репертуаре жанр моноспектакля. Премьерный спектакль Елена Плаксина (актриса театра «Современник») играет по пьесе Клима «Девочка и спички». Пьеса загадочного драматурга-символиста Клима (одного из гуру изучения театра как ритуала и служения, единомышленника Анатолия Васильева) абсолютно импрессионистская и тотально театральная, в ее метасюжете Клим иронизирует над миссией драматурга и дает зрителю почти физиологически ощутить незримые, но неумолимо жесткие и в то же время проницаемые законы театра.
Героиня – актриса, «земную жизнь пройдя до половины», говорит и плачет о собственном призвании и женской сути, обнажая перед зрителями душевные переживания то маленькой девочки из детства, то витальной юности, то внутренний распад зрелости. Театр – это одинокий голос человека, говорит драматург. И спектакль «Квартеатра» доводит эту мысль до ее физического абсолюта.
По сюжету героиня, вспоминая сказку Андерсена «Девочка со спичками», медитативно сжигает спичку за спичкой, отмеряя так этапы своего рассказа. А так как театр тут рождается в обычной комнате, погружение во тьму происходит всамделишное – на две трети спектакля зрители окунаются в непроглядную тьму, заостряя восприятие актерского голоса, который управляет нашим воображением, до высшей точки. В то же время, понимая, что перед актрисой стоит колоссальная задача – в полной темноте, слыша лишь дыхание зрителей, продолжать вести свою историю в ее вымышленной форме «разговора с самим собой».
Пьеса, имевшая малую сценическую историю, раскрывает здесь Клима как драматурга очень человечного. Режиссер Павел Артемьев сознательно уходит от холодной божественной вертикали драматурга, тонко выстраивая горизонталь актер-зритель. А благодаря заразительному актерскому обаянию Елены Плаксиной калейдоскопичная исповедь, как морской прибой, то мягко приближается, то вновь удаляется, оставляя в руках промытые песчинки мыслей и чувств.
