Марина Гайкович
|
|
Автор рассматривает наиболее полную картину постановок опер Римского-Корсакова в России и за рубежом. Обложка книги Александра Матусевича «Римский-Корсаков в XXI веке: интерпретации нашего времени». Москва, 2025 |
– Почему героем вашей книги стал Римский-Корсаков?
– Формально потому что был юбилей в прошлом году – 180 лет со дня рождения. По сути – потому что любимый композитор с давних пор, и хотелось сделать ему приношение. Литературы о нем немало – и биографической, и музыковедческой. Поэтому решил взять другой ракурс – как его наследие живо сегодня, насколько востребовано, как интерпретируется. Книга убедительно показывает, что интерес есть, и немалый, хотя наличествуют и не всегда отрадные нюансы.
– Римский-Корсаков оставил самое большое оперное наследие (среди русских композиторов). Пропорционально ли оно интересу театров? Можно ли сказать, что его оперы достойно представлены в российских театрах?
– Да, действительно, композитор был плодовит и прежде всего посвятил себя опере – написал, пожалуй, опер больше, чем кто-либо из русских композиторов, разве что Рубинштейн или Кюи могут с ним поспорить за первенство. На мой взгляд, совершенно непропорционально представлено. Я абсолютно не согласен, например, с фактически полным игнорированием некоторых его опер, они мне не представляются слабыми и несценичными, как о них сложилось распространенное мнение. Опыт постановки «Млады» Покровским в Большом, успех этого спектакля при показе в Ла Скала говорит в пользу того, что музыкальных красот там хватает и вполне возможно сделать из этого сочинения яркую феерию. То же касается и «Сервилии»: хотя недавняя постановка в Камерном театре не была откровением, но все же было видно, что материал замечательный и с ним можно и нужно работать. Есть еще «Пан воевода», который более этих двух обойден вниманием, полагаю, что совершенно незаслуженно. К сожалению, даже вездесущий маэстро Гергиев пока не обратил свой взор на эти опусы, не отважился на полноценные остановки, изредка исполняя эти оперы лишь в концертах, хотя в целом его внимание к творчеству композитора огромно – из 15 опер в Мариинке в постоянном репертуаре 12, исполняется все его симфоническое и романсовое (в камерных концертах) наследие.
Из того, что ставится в наших театрах, повсеместно востребована лишь «Царская невеста» – это безусловный лидер. Остальное уже с огромным отрывом идет, ставится лишь изредка. Например, «Псковитянка», которую мало кто считает слабой оперой, тем не менее представлена сегодня только в единственном театре не то что России, но всего мира – опять же Мариинском. Более-менее представлен «Салтан» в разных театрах страны, нельзя сказать, что уж очень обижены «Снегурочка» и «Золотой петушок», нередко ставят «Моцарта и Сальери» из-за его камерности. Театрам это удобно скорее по финансовым соображениям, чем эстетическим, поскольку хорошо, по-настоящему интересно эту непростую вещь ставят редко.
На мой взгляд, наследие представлено не соответствующе его качеству и значимости. Но тут Римский обижен примерно так же, как и Чайковский, из которого тоже в основном ставят одно и то же, пусть и лучшее.
– Какие оперы ваши фавориты и какие спектакли?
– Трудный для меня вопрос, поскольку я ценю творчество мастера в целом. Ценю не только оперы, и в книге есть, хотя и немного, но и про симфонические интерпретации. Многое зависит от конкретного исполнения – что-то захватывает больше, и кажется, что в данный момент именно эту оперу ты у композитора любишь больше других, именно она лучшая. Но это сиюминутное впечатление, а глобально что-то одно самое-самое выделить сложно.
Что касается спектаклей, то идеального я еще не видел за свою жизнь. В самом понравившемся было что-нибудь, что смущало и не устраивало. И наоборот, в спектаклях, чья эстетика в целом мне чужда, бывали интересные находки, о которых помнишь долго.
– Насколько «гибко» (поддается эксперименту) творчество Римского-Корсакова? Самая яркая интерпретация.
– На мой взгляд, исторические оперы типа «Псковитянки» или «Царской», которые связаны с конкретной эпохой, с трудом поддаются – как правило, это не убеждает, выглядит искусственно. Но у Римского много опусов философских, иносказательных, с большими обобщениями и серьезными подтекстами. Вот они достаточно легко переживают всякого рода диковинные интерпретации. Хотя сказать, что они меня сильно убеждали, не могу, но было понятно, что материал в принципе допускает непрямолинейный подход, некоторое иносказание. Мне понравилось, например, как Вячеслав Стародубцев увязал в Мариинке две небольшие оперы – «Кащея» и «Моцарта и Сальери» – в один спектакль, прочертив через обе тему сальеризма и искусственности всякого рода формул и ограничений. Не буду утверждать, что это самый выдающийся спектакль, но подход для объединения был предложен интересный.
– Пытаются ли режиссеры взглянуть глубже, чем предлагает жанр? Например, чем жанр сказки.
– Пытаются. И таких попыток в постсоветское время было немало. Но мало кто действительно копает в глубь смыслов, чаще сосредотачиваясь на сугубо внешних эффектах, которые для большинства публики концентрируют внимание на себе как таковых, отвлекая от задачи глубоко подумать над какой-то идеей. То есть попытки, на мой взгляд, в основном пока неудачны – современный театр не нашел способа уйти от лубочности так, чтобы переакцентировать по-настоящему внимание публики на глубинные смыслы, подтексты и проблемы. Неожиданная картинка часто просто шокирует, но не способствует вскрытию существа опуса. Но попытки предпринимаются, и это хорошо – однажды, наверно, ключик будет найден.
– Меняется ли дирижерская интерпретация? Были ли неожиданные?
– Современные маэстро прочитывают опусы Римского иначе, нежели Голованов с Кондрашиным и Небольсиным или даже более близкий по времени к нам Светланов. Мне очень импонировали подходы Михаила Плетнева – к сожалению, это было не так часто и только в концертах, но то, что удалось услышать, например «Майскую ночь», «Ночь перед Рождеством» или оркестровые сюиты из опер, привлекали безграничным любованием музыкальными красотами композитора, которые маэстро всегда стремился подчеркнуть, высветить по-особому, не дать затеряться. Также трактовки Рождественского, Гергиева, Полянского мне были по-своему интересны и новы.
Не хочется быть квасным патриотом, но зарубежные маэстро, даже именитые, такие, например, как Даниэль Баренбойм, не очень чувствуют стиль композитора, значительно уступают русским дирижерам. Может быть, лишь Ален Алтиноглу в брюссельском «Салтане» был «на уровне».
– Открытия среди солистов – были ли? Лучшая Шемаханская Царица? Лучший Грязной?
– Мы говорим только о XXI веке – книга посвящена уже интерпретациям новейшего времени. Безусловно непревзойденной Любашей была Ольга Бородина, хотя, увы, ей не пришлось много петь эту партию. Позже мощный образ этой героини делала Ирина Макарова в Большом, Олеся Петрова в Новосибирске и Анита Рачвелишвили в Берлине. Чарующей Марфой была там же, в Берлине, Ольга Перетятько, судя по ее недавнему выступлению в этой опере в «Зарядье», она и сегодня очень хороша в ней. В Большом на премьере 2014 года открытием в этой партии была Ольга Кульчинская, чуть позже она была столь же убедительной Лебедью в Брюсселе. Мариинские баритоны Владислав Сулимский и Алексей Марков шикарны как Грязные. В Мариинке невероятно трогательной Снегурочкой оказалась Айгуль Хисматуллина, а в Париже этот образ очень удался Аиде Гарифуллиной. Шемаханку в недавней премьере в «Санктъ-Петербургъ Опере» неожиданно блистательно спела Мария Бочманова – неожиданно, поскольку голос у нее более плотный, чем принято в этой партии, но филигранные кружева у нее получились тем не менее очень здорово. Вспоминается Максим Пастер в партии Берендея – его канторский тенор очень подходил для медитативной каватины премудрого царя. Лучшей Февронией, на мой взгляд, была Елена Разгуляева в Астрахани – да простят меня мариинские дивы. Интересный образ Ивана Грозного предложил Владимир Байков в концертном исполнении «Псковитянки» в Ярославле.
– Римский-Корсаков на Западе: насколько широко попал в поле вашего зрения?
– До пандемии и последующих событий я старался по мере сил вживую смотреть новые постановки в Европе, тем более что их было не так уж много – Римский на Западе, в отличие от России, по-прежнему больше симфонист, чем оперник. Тут нельзя не сказать о культуртрегерской миссии Дмитрия Чернякова, который много делал для популяризации корсаковских опер в Европе, и я видел почти все его корсаковские работы на Западе. И, думаю, он немало способствовал тому, что на оперное творчество композитора обратили внимание и другие режиссеры за рубежом. В отличие от российских мастеров, имеющих в «подкорке» пиетет к великому композитору, западные режиссеры чаще предлагают достаточно радикальные, смелые интерпретации, иногда даже шокирующие.
