Борис Мильграм: "Для меня важно, что хочет сделать творец"

«Мы прошли путь от театра без контакта с публикой до места, куда пришла разная аудитория, включая молодежь», – говорит Борис Мильграм. Фото со страницы Пермского академического Театра-Театра в «ВКонтакте»

Пермский Театр-Театр – динамично развивающаяся институция с огромным многожанровым репертуаром, отличной труппой и даже своим образовательным проектом, где куются кадры. Выстроил эту экосистему художественный руководитель театра Борис МИЛЬГРАМ. Накануне нового сезона, который театр проведет вне своей основной сцены (здание закрылось на реконструкцию), Борис Леонидович ответил на вопросы корреспондента «НГ» Марины ГАЙКОВИЧ.

– Борис Леонидович, Театр-Театр невероятно продуктивен – в прошлом сезоне вы поставили больше 10 премьер, и в основном это сложные спектакли на большой сцене. Это осознанная стратегия – идти на рекорд?

– Мы не ставим рекорды целенаправленно. Просто театр живет очень насыщенной жизнью. Основная сложность при таком ритме – грамотное распределение артистов, чтобы работа на разных площадках не мешала основной сцене. Труппа у нас большая, но неоднородная. Изначально мы думали, например, что детскому театру (Театр-Тятрик находится в отдельном здании недалеко от основного) будут доставаться те, кто меньше занят. Но оказалось, что постановщики хотят артистов другого уровня – тех, кто всегда востребован. Поделить труппу не получилось, и даже создание новой сцены эту проблему не решит. Придется увеличивать состав, и это тоже наша работа – мы постоянно набираем и учим новых артистов.

– Мы находимся сейчас в Театре-Тятрике – это необычное, но уютно и современно обустроенное здание-«стекляшка». Как и почему возникла эта структура?

– Это идея нашего директора Егора Мухина, который видит в детском театре огромный рынок и, что важнее, миссию. Зачастую детям предлагают что-то некачественное, и у маленькой публики формируется мнение, что только такой театр и существует. А детям нужно показывать большое искусство. Я сам никогда не делал детских спектаклей, пока не созрел для «Карлика Носа», который считаю полноценным большим спектаклем.

С одной стороны, это востребованность, с другой – инвестиция в будущее. Мы должны воспитать наших будущих зрителей, чтобы они умели воспринимать театр. В наше время, когда так много легкодоступной, зачастую дешевой информации, миссия театра – создание и сохранение ценностей.

Приведу такой пример из своего опыта. Это было лет 15 назад, моему сыну как раз исполнилось 10, а меня как министра культуры Пермского края пригласило правительство Франции на год культурного обмена. Я взял сына с собой. Помню, как мы ходили по парижским музеям. В Лувре этот сорванец носился по залам со скульптурами, разглядывая, конечно же, обнаженную натуру. Но я предложил ему посмотреть «Джоконду». И он ее увидел. И запомнил на всю жизнь. Что он тогда понимал? Наверное, ничего. Но он соприкоснулся с подлинным искусством – мы посещали невероятные выставки, потрясающие. Так я старался делать все время до его взросления. И пусть он, как и все его поколение, почти ничего не читал, его художественное сознание уже формировалось. Недостающее он наверстывал позже, уже учась в ГИТИСе.

– В прошлом сезоне на основной сцене вышли разножанровые, разнохарактерные спектакли. Здесь и «Женитьба» Гоголя, и «Капитанская дочка» по Пушкину, и современная драматургия – ваша постановка пьесы Павла Пряжко «Мороз», и нетривиальное прочтение «Мизантропа» Мольера. По какому принципу формируется репертуар? Вы ищете пьесы или они «приходят» с режиссерами?

– Мы ничего не ищем. Мой принцип – спросить у приглашенного режиссера: «Что ты хочешь поставить?» Для меня важно, что хочет сделать художник. Этот принцип существует в театре уже 20 лет.

Например, спектакль Лизы Бондарь «Мизантроп», который так вам понравился, нас с директором в процессе работы несколько шокировал. Лиза хотела переписать текст – хорошо. Потом выяснилось, что ей нужен композитор – ладно. Потом – оркестр, хотя изначально речь шла о драматическом спектакле! А куда я его посажу? В ложи! И так далее. Но как бы ни было сложно это все организовать, я все это допускаю, потому что здесь художник – главный. Вмешиваюсь я крайне редко, в основном с молодыми режиссерами, если вижу стратегическую ошибку.

Лизе я доверяю, она умеет работать с музыкальным театром. Ведь сегодня мало кто понимает музыкальный театр – как он структурирован, где заканчивается музыкальный театр, где начинается мюзикл, как работает зонговая система и так далее. Я не могу сказать, что меня самого этому учили, но мне преподавал Анатолий Васильев, а он учит так воспринимать и создавать структуры, что, когда ты приходишь на территорию музыкального театра, ты ее чувствуешь. У меня есть две оперы, поставленные задолго до того, как я начал музыкальную историю здесь, в Перми.

– А что это за спектакли и можно ли их где-то увидеть?

– Опера Слонимского «Мастер и Маргарита» – мы были первыми, кто ее поставил. Этим спектаклем дирижировал Михаил Юровский, старший из династии. А второй проект – «Орфей» Глюка, его мы делали вместе с маэстро Саулюсом Сондецкисом. Это было в лихие 90-е, «бандитская» антреприза, каких тогда было много – такие времена. Фантастические, когда все казалось возможным.

– Почему вы решили «привить» жанр музыкального спектакля здесь? Ведь изначально это драматический театр.

– Это была вынужденная и одновременно стратегическая история. Здание театра было построено ужасно с точки зрения акустики. Когда я пришел, здесь были стены из мрамора и змеевика, микрофонов не было, акустика – ноль. Белый бетонный потолок отсвечивал, а рампа мешала контакту со зрителем. При этом сама сцена – потрясающая.

Первое, что мы сделали, – купили микрофоны. Мы поняли, что эта огромная сцена и большой зал идеально подходят для музыкальных спектаклей. Я закрыл балкон, сократив число мест с тысячи до 650, чтобы улучшить атмосферу и акустику.

Решение развивать музыкальное направление пришло ко мне почти случайно. В тот период я как раз репетировал в Театре имени Ленсовета с Зинаидой Шарко спектакль к ее юбилею. И там же я увидел постановку Владислава Пози «Владимирская площадь». Смотрю и думаю: как интересно, у них в театре поют! И у меня мелькнула мысль: «А если бы эту роль играла моя актриса?» Я имел в виду мою тогдашнюю супругу, которая, как настоящая декабристка, переехала со мной из Москвы в Пермь. Так возникла идея представить этот мюзикл в Театре-Театре.

Первым человеком, с кем я познакомился в пермском театре, была музыкальный руководитель Татьяна Виноградова. Я спросил прямо: «Артисты поют?» Она, зажмурившись, ответила: «Поют». Как выяснилось позже, просто убедив в этом всех – и артистов, и себя. Мы за несколько месяцев подготовили кастинг для Пози. Когда он приехал и увидел, какой большой выбор поющих артистов у нас есть, то был удивлен. Хотя, честно говоря, пели они тогда еще как драматические актеры.

Но с этого все и началось. Мы сразу собрали оркестр – сначала на договорной основе, а потом он стал нашим, постоянным. И после премьеры стало ясно, что мы нашли свою нишу, которая в городе прежде пустовала. А любовь к музыкальному театру у меня с детства: я вырос на одесской оперетте, которую страстно любил, и за школьные годы посмотрел там абсолютно все.

– В чем, на ваш взгляд, главная проблема современного музыкального театра в России?

– Катастрофа. С опереттой, например, случилась подмена. Главным стал не актер, а «вертикальный звук». Артист держит ноту, но не играет. И кому такой театр нужен? Гениально петь – значит всем организмом излучать музыку, а это уже игра. Умеют работать с жанром, на мой взгляд, только в Будапеште. Они модернизировали и Кальмана, и современные мюзиклы. А у нас, за редким исключением вроде качественных московских мюзиклов, царит нафталин. Идея создать русский мюзикл для нас актуальна, но это очень сложный путь.

– Театр-Театр выступал в Москве, причем практически на репертуарной основе. Вы расширяете географию, открываете новые площадки. Это связано с тем, что большая сцена скоро закроется на капитальный ремонт?

– Не только. Театр не может стоять на месте, нужно развиваться. Мы прошли путь от театра без контакта с публикой до места, куда пришла разная аудитория, включая молодежь. Дальше – вопрос территориального расширения.

Сначала мы пробовали ездить на гастроли, в том числе в Москву, но Москва – это «бездонная яма». Затем возникла идея детского театра. Мы долго искали помещение, и город предложил нам эти «пирамиды». Мы также экспериментируем с игрой на других городских площадках, например, в Доме молодежи, в ДК имени Солдатова, в филармонии. Но на всех этих сценах свои сложности – мы не хозяева и не можем полноценно раскручивать площадку.

– Какова ваша стратегия на время ремонта основной сцены?

– Часть спектаклей будет ждать открытия. Другие мы планируем возить на гастроли. Директор поставил условие: выездные составы – не более 40 человек. Поэтому мы не сможем путешествовать с самыми масштабными постановками. Будем возить камерные вещи: «Удачи, Марк!», «Женитьбу», «Отцы / Дети». Одновременно мы готовим пул новых спектаклей к открытию обновленной сцены, чтобы поразить зрителей.

– На улице у театра мы видели молодых людей, которые танцуют. Это ваши студенты?

– Нет, это городская молодежь. Я видел такое в Питере – это такое современное движение, ребята собираются и танцуют. А наши студенты учатся внутри. Сейчас у театра три актерских курса, которые мы набирали в партнерстве с московским Институтом современного искусства. Это курс музыкального театра, и многие его выпускники остались у нас в труппе. Они уже активно играют в спектаклях. Сейчас у нас набран первый курс, а я еще набрал магистрантов-режиссеров. Театру нужны новые кадры, особенно с учетом наших планов по расширению. Мы растем, и нам нужны те, кто будет этим театром дышать.