Оксана Дмитриева БОЛЬШИНСТВО политиков, не говоря о населении, в недоумении по поводу реального состояния экономики нашей страны. С одной стороны, победные реляции о рекордно высоком - 7,7% - темпе экономического роста и дополнительных доходах федерального бюджета, с другой стороны, дальнейшее обесценивание заработной платы и нищий паек бюджетной сферы. С одной стороны, информация о потоке нефтедолларов, хлынувших в нашу страну, с другой стороны, угроза технического дефолта и правительственного кризиса в связи с невозможностью выплатить долги Парижскому клубу. Как все это может происходить одновременно?
Прошедший 2000 год действительно был годом исключительно благоприятной экономической конъюнктуры. Во-первых, имел место экономический рост. Лидером среди всех отраслей промышленности по темпам экономического развития стала легкая промышленность - 25% (против 9,2% промышленности в целом). Наблюдался также рост продукции машиностроения (15,5%). В обрабатывающей промышленности рост был выше, чем в добывающей. С учетом того, что обрабатывающая промышленность преимущественно удовлетворяет внутренний, а не внешний спрос, ее опережающий рост в последние годы вызван эффектом импортозамещения.
Ситуация последних двух лет доказывает, что одним из важнейших факторов, поддерживающих конкурентоспособность отечественной промышленности, является политика дешевого рубля. И в 1999-м, и в 2000 году действовал эффект девальвации отечественной валюты, которая стихийно произошла в августе 1998 года.
Вторым фактором стала мировая конъюнктура цен на энергоносители. Фактически стоимость барреля нефти держалась на уровне 30-32 долл., что примерно в два раза выше цены, обеспечивающей нормальную рентабельность нефтедобычи. Такая ситуация на нефтяном рынке обеспечила положительное сальдо торгового баланса в размере 60 млрд. долл. За счет этого федеральный бюджет получил в 2000 году дополнительно около 100 млрд. руб.
Вместе с тем положительный эффект от девальвации рубля сходит на нет, что уже выразилось в затухании темпов экономического роста к концу 2000 года. С конца 1999 года и Центральным банком, и правительством проводится политика стабильного валютного курса. Так, за 2000 год доллар вырос на 6%, в то время как индекс потребительских цен составил 20%, а индекс оптовых цен промышленности - 31%. Очевидно, что экспортные интересы и эффект импортозамещения диктуют соответствие динамики курса доллара и индекса потребительских цен. Если курс доллара удерживается, а инфляция имеет место, то для поддержания курса требуется все больше ресурсов. Эти ресурсы Центральный банк обеспечивает разными способами. Так, в течение 1997 года и до августа 1998 года активно проводились валютные интервенции, на что было истрачено порядка 16 млрд. долл. из резервов Центрального банка и внешних кредитов. Когда деньги кончились, случился дефолт, который, кстати, ознаменовался помимо отказа платить по обязательствам и лавинообразным обесценением рубля. Политика удержания курса рубля к доллару в 1999-2000 годах проводилась посредством как валютных интервенций (безусловно, в гораздо меньших масштабах, чем до дефолта), так и политикой чрезвычайно умеренной активности по покупке валюты. Это означает, что ЦБ не предъявлял спрос на валюту, достаточный для плавной девальвации рубля и аккумуляции притока долларов от экспорта.
Факт, что дорогой рубль снижает конкурентоспособность российского экспорта и ослабляет эффект импортозамещения, признан и правительством, и помощником президента по экономическим вопросам. Вывод, однако, из этой ситуации сделан прямо противоположный тому, что следует. И Андрей Илларионов, и министр финансов Алексей Кудрин в один голос твердят, что валюты так много, что девать ее некуда, и если она приходит в страну, то экономически выгодно ее как можно быстрее куда-нибудь отдать, "чтобы она не давила на рубль". Например, срочно заплатить внешний долг либо отдать долги Центральному банку. В то же время вывод напрашивается сам собой. Если курс рубля стабильный, а нужна плавная девальвация национальной валюты и при этом имеет место положительное сальдо торгового баланса в 60 млрд. долл., то Центральному банку следует покупать валюту и накапливать золотовалютные резервы. Подобная политика настолько очевидна в нашей ситуации, что трудно поверить в то, что кто-то может этого не понимать. Ведь при такой политике, что называется, "и волки сыты, и овцы целы": рубль плавно девальвируется, обеспечивая экспорт и импортозамещение, а финансовые активы государства прирастают за счет внешней конъюнктуры. Сложившаяся ситуация непонятна и иностранным государствам и кредиторам: как при активном сальдо в 60 млрд. долл. мы не накопили ресурсов для погашения внешнего долга.
Вице-премьер Кудрин заявляет, что покупка валюты на рубли вызовет новый виток инфляции. Берусь утверждать, что это не так. Эмиссия рублевых средств, во-первых, в случае активного платежного баланса проводится не просто так, а под реальную валютную выручку. Никто же не будет всерьез утверждать, что если в стране наблюдается туристический бум, со всего мира приезжают туристы и хотят обменять свою валюту на наши рубли, то это вызывает инфляцию. Во-вторых, существует целый ряд факторов, относящихся собственно к рублевому обращению, которые свидетельствуют о том, что инфляции, вызванной монетарными факторами, опасаться не следует. Темп роста денежной массы отстал от индекса потребительских цен за последние два года примерно в два раза. С учетом двукратного отставания темпов роста денежной массы от индекса инфляции существует определенный запас прочности по объемам денежной массы.
В бюджетной политике также господствует "языческое" заблуждение, что доходы, реально полученные бюджетом, тратить на реальные расходы (непроцентные) ни в коем случае нельзя, их нужно обязательно стерилизовать любыми способами: отдавать долг Центральному банку, держать в остатках на счетах и т.д. То есть мало денег - плохо, много денег - еще хуже: с ними Илларионов советует поступить так же, как Фамусов рекомендовал поступить в известной комедии с книгами - "собрать и сжечь".
Поэтому неудивительно, что при сверхблагоприятной конъюнктуре не решен ни один социальный и экономический вопрос. Федеральный бюджет получил в 2000 году З00 млрд. руб. дополнительных доходов. Эта сумма в три раза превышает ассигнования, заложенные в федеральном бюджете на науку, культуру, здравоохранение, средства массовой информации, вместе взятые. Если бы эти нефтяные и инфляционные доходы направили в бюджетную сферу, мы могли бы в 2000 году увеличить финансирование бюджетной социальной сферы в 4 раза. Вместо этого от дополнительных доходов здравоохранение получило 0,3%, образование - 0,5%. Остальное пошло на силовые ведомства (30%), погашение долга и замещение займов, в т.ч. на погашение долга Центральному банку, что является чистой воды "стерилизацией" денежной массы.
Аналогичная ситуация повторилась и при утверждении бюджета на 2001 год. Правительство отказалось учитывать по балансу бюджета от 100 до 150 млрд. руб. доходов, которые оно реально получит, назвав их "дополнительными доходами". Эти доходы предложено было учитывать за балансом бюджета в так называемой текстовой статье. При этом указанные доходы являются никакими не дополнительными, а просто не учтенными в бюджете. Кредиторы из Парижского клуба поняли дело так: раз у них в России денег столько, что они даже в бюджет не влезают, а их отдельно учитывают за балансом, Центральному банку своему долг отдают, стерилизацию проводят, то пусть они и нам заплатят. Такое поведение кредиторов при рассмотрении бюджета предполагалось. Автор этих строк неоднократно заявляла на заседании бюджетного комитета Государственной Думы, что, составляя бюджет подобным образом, правительство при поддержке Думы только ухудшает свои позиции на переговорах с Парижским клубом.
Бюджеты на 2000 и 2001 годы доказывают, что социально справедливая политика очень часто оказывается и наиболее экономически выгодной. Во-первых, так рекламируемые сверхдоходы не являются таковыми. На самом деле они представляют собой инфляционные доходы, обусловленные последствиями инфляционного скачка 1998 года при недоиндексации расходов на бюджетную сферу. Индекс потребительских цен за период после дефолта до 1 января 2001 года составил 272%. При этом заработная плата бюджетников была проиндексирована в 1,8 раз. Эта индексация лишь компенсировала рост цен с сентября 1995 года, когда в последний раз повышалась заработная плата, до июля 1998 года. Таким образом, инфляционный скачок после дефолта бюджетникам никто не компенсировал, и их заработная плата, по сути, сократилась в три раза. Индекс роста пенсий составил около 200%, тем самым также не в полной мере был компенсирован скачок инфляции. Таким образом, приоритет государства - это погашение долга собственному народу в форме частичной компенсации потерь от инфляции. Эту индексацию необходимо было бы в первую очередь учитывать в бюджете 2001 года, и на эти цели следовало тратить остатки средств в 2000 году. В итоге бюджет вобрал бы в себя все так называемые дополнительные доходы, которые были бы расписаны на социально значимые цели. С этих позиций и следовало бы вести переговоры с Парижским клубом, аргументируя необходимость реструктуризации и частичного списания долга тем, что полученные доходы являются преимущественно результатом инфляционного скачка (так оно и есть на самом деле) и должны быть направлены на компенсацию потерь населения. Однако убедить кредиторов в важности и непреодолимости социальных ограничений можно лишь в том случае, если национальное правительство их таковыми считает. Поскольку авторы бюджета не предполагали индексировать социальные расходы, то это и не выставлялось в качестве аргумента при переговорах. Более того, помощник президента заявлял, что платить долги Парижскому клубу для экономики гораздо большее благо, чем финансировать непроцентные расходы в бюджете, а поэтому вообще не надо вести никакие переговоры, а просто платить. Парадоксальность этого утверждения не поддается экономическому анализу. Для любой страны естественно стремление к достижению договоренности с кредитором о списании долга либо о его реструктуризации на приемлемых условиях. В переговорах обычно используются не только экономические, но и политические аргументы. Поэтому заявления Илларионова о том, что надо платить и деньги у страны есть, обошлись государству в несколько миллиардов долларов. Недешево также стоили и грубые нарушения всех правил при составлении бюджета, когда часть реальных доходов решили назвать дополнительными и отразить за балансом бюджета.
Поскольку переговоры провалились, то встает вопрос: как и из чего платить по долгам Парижскому клубу? Дополнительные расходы на погашение и обслуживание долга оцениваются в 180 млрд. руб. При этом реальная оценка дополнительных доходов, т.е. неучтенных доходов, оценивается в 108-150 млрд. руб. 35 млрд. руб. дополнительных доходов уже расписаны по разделам бюджета, 27 млрд. руб. правительство предполагает направить на индексацию заработной платы и денежного довольствия. На самом деле на индексацию заработной платы и денежного довольствия надо направить минимум 50 млрд. руб. Таким образом, на непроцентные расходы нужно выделить 85 млрд. руб., остальные 23-65 млрд. руб. неучтенных доходов можно направить на обслуживание долга. Недостаток доходов для погашения долга следует балансировать заимствованиями из резервов Центрального банка, которые, как уже говорилось, при положительном сальдо платежного баланса и при умелой денежно-кредитной политике вполне восполняемы. При этом все доходы и расходы надо показывать по балансу бюджета, а если образуется дефицит бюджета, замещаемый резервами ЦБ, то его также надо обязательно показать.
Поскольку привлечение сре-дств и их направление на погашение долга балансируют друг друга, то привлечение резервов ЦБ для оплаты внешнего долга даже не повлияет на размер дефицита бюджета - "священную корову", на которую усердно молятся наши финансисты.
Если опять попытаться спрятать все концы в воду, то вряд ли это сослужит хорошую службу президенту Путину, который через год-два с этой либо другой командой будет вынужден вернуться к проблеме урегулирования внешнего долга России.
