Сергей Скляров
Глава Росстата уверен, что, несмотря на кризис, затраты на статистику не уменьшатся.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)
Игра со статистикой – очень опасная, и если она ухудшается, то это вина не самой статистики и органов, которые проводят исследования, а следствие неэффективности принимаемых мер. О планах работы своего ведомства в условиях кризиса в интервью «НГ» рассказал глава Федеральной службы государственной статистики (Росстат) Владимир Соколин.
– В конце апреля информагентства и другие СМИ со ссылкой на ваше заявление в ходе пресс-конференции сообщили, что Росстат прекращает публиковать в ежемесячном режиме оценки количества безработных по методологии МОТ, которые опровергают заявления Минздравсоцразвития, что безработица в России пошла на спад. Однако в мае была опубликована такая оценка за апрель. Означает ли это, что Росстат и дальше будет публиковать правду, какой бы горькой она ни была?
– К сожалению, в третьем номере нашего доклада за этот год один из моих замов допустил очень досадный промах. В докладе опубликовали цифру уровня безработицы, назвав ее не «январь–февраль–март», а «первый квартал». В последующих докладах мы эту оплошность исправили. Но в СМИ уже пошла волна, что мы больше не будем публиковать месячные данные, и переходим на квартальные оценки уровня безработицы. Это абсолютно не так. Я провел специальную пресс-конференцию по этому поводу, попытался объяснить, но та оплошность уже пошла гулять дальше и остановить нам ее шествие в информпространстве не удалось. В мае мы опубликовали наш доклад за апрель, в котором дали оценку безработицы и за апрель, это – лучшее доказательство, что мы не отказывались и не отказываемся публиковать оценки безработицы в помесячной динамике.
– Насколько точны эти оценки, можно ли им беспрекословно доверять, ведь эксперты, к которым мы часто обращаемся, призывают быть очень осторожными с этими цифрами?
– Мы действительно ошибаемся в оценках, так как население опрашиваем только один раз в квартал, чаще опрашивать – это очень большие расходы, не предусмотренные в нашем бюджете. Несмотря на это, мы сейчас будем искать средства, чтобы с осени перейти на полноценные месячные обследования, как это делается в большинстве развитых стран. До 1999 года у нас обследование рынка труда вообще проходило не раз в квартал, а раз в год. При этом дополнительных денег у государства мы просить на эти исследования не будем, мы прекрасно понимаем финансовые проблемы страны, нас уже дважды в этом году просили снизить расходы ведомства на 15%, в сумме мы примерно их снизили на 24–25%. Поэтому скорее мы сократим какие-то исследования, которые менее важны. Нам придется отказаться от каких-то научно-исследовательских работ, но статистика – основной наш продукт – останется нетронутой.
– А вы уже определили, от чего точно будете отказываться?
– Пока мы не знаем, какие деньги нам выделят в бюджете на 2010 год, мы не можем определиться, от чего нам следует отказаться. Например, на следующий год запланировано проведение переписи населения, затраты на которую составят около 10 миллиардов рублей, что фактически является удвоением нашего бюджета. На следующий год у нас также запланировано сплошное обследование малого бизнеса. До сих пор никто в стране не знает, сколько у нас действует, а не просто числится предпринимателей без образования юридического лица (ПБОЮЛ). В развитых странах такие исследования проводятся раз в пять лет, мы с 1992 года еще ни разу их не проводили. Если при составлении федерального бюджета эти расходы не заложат, то нам придется от них отказаться, пострадает качество нашей статистики.
– Ощущает ли Росстат на себе какое-либо давление со стороны других чиновников, которые хотели бы, чтобы статданные меньше расходились с их заявлениями, подвергались корректировке, например, говорили бы о том, что российская экономика уже достигла дна кризиса или близка к нему?
– Мы не даем прогнозов, мы даем факты, поэтому никаких разногласий с какими-либо другими органами власти у нас нет. Попытки ради какой-то сиюминутной цели поменять статистику, поменять ее цели, были в советское время, но в итоге они привели к краху той системы. Органы управления в конечном счете потеряли ориентиры, им приходилось постоянно говорить, а вы помните, что тут вы так подкорректировали такую цифру, а тут – так. Сегодня такими глупостями никто в правительстве не занимается. Все прекрасно понимают, что игра со статистикой – это очень опасная вещь. Другой вопрос – это интерпретация полученных цифр. Она разная у тех, кто работает на правительство, у разных СМИ и аналитиков. Но так – во всем мире, и мы тут не исключение. Главное, чтобы не перевирали эти цифры для населения.
В то же время есть определенные сложности в работе с регионами. Как только наступил кризис и статистические данные стали ухудшаться, многие губернаторы и СМИ сразу стали поднимать вопрос, что у нас не такая методология, мы неправильно рассчитываем то-то и то-то. На это я могу сказать только одно – коллеги, вы восемь предыдущих лет были всем довольны. Сейчас мы как считали, так и считаем, но градусник стал показывать, что у вас не все в порядке. Вы принимайте меры, а если вы не умеете градусником пользоваться, то это не проблема статистики. У нас в регионах часто политика превалирует над здравым смыслом элементарного анализа статистических данных. Если же данные продолжают ухудшаться, то это не вина статистики, а неэффективность принимаемых мер.
– Считаете ли вы необходимым в связи с кризисом проводить какие-то дополнительные оценки и измерения, нуждаются ли какие-либо методики Росстата в уточнении?
– У нас существует проблема отсутствия динамических рядов, которые бы говорили о характере и особенностях кризиса, так как у Росстата нет подробной статистики предыдущих кризисов, сейчас мы впервые создаем такие базы данных на основе текущего кризиса. Ту же безработицу в 1998 году мы считали всего один раз в год и текущую помесячную динамику нам просто не с чем сравнивать. В то же время в развитых странах Запада уже 60–70 лет собираются самые подробные статданные, позволяющие судить о ходе и характере текущего кризиса по сравнению с предыдущими. Если нам удастся создать сейчас похожий задел, то будущим руководителям государства в следующие кризисы будет значительно легче определять рецепты выхода из них. С поправкой на то, что сегодняшний кризис уникален, у него вообще нет ничего общего с кризисом, например, 1998 года.
