Правовой пессимизм пришел на смену правовому нигилизму

Фото pixabay.com

Левада-Центр опубликовал данные опроса, посвященного «делу журналиста Ивана Голунова». Напомним, что в июне корреспондент сетевого издания «Медуза» Голунов был задержан в Москве. Его обвинили в попытке сбыта наркотиков, было возбуждено уголовное дело, которое развалилось спустя несколько дней из-за отсутствия доказательств вины журналиста. 21 июня МВД выпустило заявление, согласно которому в действиях полицейских, задерживавших и обыскивавших Голунова, были выявлены нарушения.

Социологи Левада-Центра спросили граждан напрямую, без эвфемизмов и намеков, считают ли они «подбрасывание наркотиков и фальсификацию дел против неугодных лиц» обычной полицейской практикой или единичным случаем. 66% ответили, что это «обычная практика в сегодняшней России». Еще показательнее ответ на вопрос, как граждане оценивают свои шансы решить проблему, если их незаконно задержали и подозревают в преступлении, которое они не совершали. Лишь 9% заявили, что их шансы высокие или очень высокие. 52% назвали их низкими или крайне низкими. Стоит повторить: речь идет о ситуации, в которой люди ни в чем не виноваты, задержаны по ошибке или оболганы.

Только 19% опрошенных надеются на то, что им сможет помочь суд. Пять лет назад таковых было 27%, и это очень резкое снижение доверия. 24% полагаются на прокуратуру. Это довольно внятная оценка расстановки сил в судебной системе. То, на чем настаивает прокурор, очень часто исполняется. Выходит, что лишь каждый четвертый россиянин, считающий себя невиновным, надеется на то, что его защитит та самая структура, которая именно для этого и создана: оправдывать человека, если он не совершал преступлений, а не только карать и еще раз карать.

Согласно данным опроса Левада-Центра, лишь 11% не представляют, что их могут задержать и несправедливо в чем-то обвинить. За пять лет эта доля уменьшилась на 5%. Если говорить о России как о правовом государстве, то этот показатель – тревожный. Еще не так давно в ходу было понятие «правовой нигилизм». Речь шла о фактическом незнании гражданами законов и привычке действовать не в соответствии с существующими нормами. Но теперь, похоже, нигилизм сменился правовым пессимизмом. Россияне могут знать законы, но при этом они уверены, что в кризисной ситуации право будет интерпретировано не в их пользу.

Складывается довольно мрачная картина. Вся система полиции, следствия, суда и наказания воспринимается гражданами в лучшем случае как дисфункциональная, а по большому счету – как враждебная, доверять которой нельзя. У правящей элиты, президента страны, партии власти может быть рейтинг, колеблющийся между высоким и очень высоким. Однако очень сложно говорить о реальном доверии к государству и власти, не говоря об отношении к институтам, с которыми человек может столкнуться каждый день, например к бюрократии или полиции.

Примечательно, что пессимистическое восприятие работы правоохранительных и судебных структур, подчас страх перед ними не конвертируется в активное гражданское поведение. Тема полиции и суда не становится политической, она за много лет не определила повестку дня ни одних выборов федерального или регионального значения. Граждане стараются не попадаться в руки системы. Тех, кому не повезло, считают почти обреченными на наказание и страдание. От них дистанцируются. Именно этим и объясняется парадоксальность восприятия «дела Голунова». Большинство понимает механизм того, что случилось, и мысленно способно применить его к себе. Однако практическую поддержку пострадавший может получить разве что от своей корпорации, а рассчитывать ему приходится не на систему суда и следствия, а на то, что проблема заденет кого-то наверху.