На фото результаты точечного удара по боевикам в провинции Идлиб. Фото Минобороны России / mil.ru
С начала операции Вооруженных сил (ВС) России в Сирии 30 сентября исполняется четыре года. Изначально в фокусе военной кампании находилась борьба с запрещенными в РФ группировками «Исламское государство» (ИГ) и «Джебхат ан-Нусра» (с некоторых пор входит в альянс «Хамят Тахрир аш-Шам»), сейчас же акцент смещается в сторону стабилизации обстановки в Сирийской Арабской Республике (САР). Отчасти это видно по заявлениям Министерства обороны. Выступая на церемонии награждения победителей фестиваля «Армия России – 2019», глава ведомства Сергей Шойгу заявил, что ВС РФ сделали все для того, чтобы в республику вернулась мирная жизнь. «Когда мы начинали работу в Сирии, территории, не занятые террористами, составляли 18% от территории всей страны», – обратил внимание Шойгу. Ситуация изменилась. «Каждый день открываются десятки новых предприятий, работают больницы, школы, тысячи сирийских детишек идут в эти школы, – отметил министр. – Для того чтобы они могли пойти в эти школы, многие-многие наши сотрудники, врачи, инженеры, командиры сделали все, чтобы их учеба, их жизнь стали безопасными».
За время сирийской кампании, которую Москва объясняла официальным запросом законно избранного правительства, легитимационная база ее военного присутствия укрепилась и даже расширилась. Если 26 августа 2015 года был подписан межгосударственный договор о размещении в Сирии российской авиации, то в январе 2017 года Москвой и Дамаском был принят протокол к соглашению о размещении российской авиационной группы. В нем содержится пункт о том, что внешняя охрана мест дислокации российских военных и береговых границ пункта материально-технического обеспечения в порту Тартус должна производиться правительственными силами, а противовоздушная оборона, внутренняя охрана и поддержание правопорядка в местах дислокации остаются на плечах российской стороны. Доводы ряда международных игроков, ставящие под сомнение правовые основы, регулирующие условия российского военного присутствия на территории Сирии, так и остались неубедительными.
Впрочем, если законность российского присутствия в САР ясна, то мотивы, побудившие Москву на начало операции, по-прежнему вызывают вопросы. В 2018 году президент Владимир Путин объяснил, что Москва ставила перед собой цель «избежать полной сомализации территории Сирии», деградации государственных институтов, а также «инфильтрации с территории значительной части боевиков на территорию РФ и территорию сопредельных с нами государств, с которыми у нас нет таможенных препятствий и, по сути, границы – безвизовый режим». «Вот это представило бы для нас реальную очень серьезную опасность», – обратил внимание российский лидер. Конечно, комплекс этих проблем кажется весьма значительным поводом для беспокойства, однако вряд ли он до конца раскрывает эксклюзивность сирийского досье как объекта внешнеполитической заботы российского руководства.
Проблема с инфильтрацией, например, стоит перед РФ и на фоне афганского кризиса. «Гуманитарные» причины начала кампании тоже не выглядят убедительно: с таким же успехом Россия могла предложить помощь Йемену, конфликт в котором уже привел к самому ужасному в современной истории гуманитарному кризису. Но в рамках йеменского досье российская сторона не только демонстрирует осторожную риторику, но и выстраивает партнерские отношения с теми, кто кажется главным «адвокатом» войны.
Важным в Сирии выглядит другое. За эти годы Москве удалось не только получить неплохой боевой опыт, но и продемонстрировать силу своего оружия. Теперь любой кризис, связанный с военно-воздушной угрозой, подстегивает в ближневосточных странах интерес к российским средствам ПВО. И это делает избыточными многие вопросы.
Екатерина Трифонова 
комментарии(0)