Фото Reuters
Сделанные в ходе переговоров на высшем уровне в Самарканде заявления президента Реджепа Тайипа Эрдогана о стремлении Турции к членству в ШОС встретили однозначную интерпретацию среди политиков и экспертов. Анонсированный турецким лидером курс к новому блоковому статусу, который, очевидно, более детально будет обсуждаться на следующих встречах организации в Индии, был воспринят как очередной признак углубляющегося кризиса доверия между Анкарой и ее союзниками по НАТО. Тем более что ШОС, где Турция с 2013 года формально занимает положение партнера по диалогу, на Западе недвусмысленно рассматривают как инструмент влияния России и Китая, а также как прямую противоположность Североатлантическому альянсу. В связи с этим неудивительно, что даже в германском Бундестаге в эти дни зазвучали призывы применить против Анкары, уже отметившейся в этом году готовностью заблокировать заявки Швеции и Финляндии на вступление в НАТО, меры давления за дрейф к ШОС.
Турецкое руководство, ведущее разговор на повышенных тонах с Вашингтоном и имеющее прагматичные отношения с Москвой, традиционно делает акцент на уникальном положении своей страны как моста между Востоком и Западом. Готовность сохранять межполярный баланс была продемонстрирована Анкарой и на фоне ситуации вокруг российской специальной операции в Украине, когда ближневосточное государство отказалось солидаризироваться с санкционной политикой США, несмотря на соответствующее давление со стороны американского руководства, и обеспечило Москве и Киеву возможность прямой коммуникации на своей площадке – в Стамбуле. Практический результат такого посредничества нашел отражение в зерновой сделке.
Так что потенциальное присоединение к ШОС, которое, как заметил Эрдоган, помогло бы вывести отношения Турции с членами организации «на совершенно иной уровень», вполне может вписаться в это систематическое отстаивание принципов дипломатической равноудаленности.
Другой вопрос, что чаще всего такие попытки продемонстрировать стратегическую автономию в проблемах, способных создать конфронтацию с Западом, становятся для Анкары средством масштабного размена. К примеру, так было в ситуации вокруг стремления североевропейских стран присоединиться к НАТО, когда Эрдоган передал Финляндии и Швеции целый перечень условий и, как предполагали наблюдатели, обратился к США с собственными требованиями по ряду тем двусторонней повестки. Нет оснований считать, что в вопросе с членством в ШОС произойдет что-то принципиально другое. Косвенно это подтверждают слова источников западных агентств, которые намекнули, что свое высказывание в Самарканде о готовности присоединиться к организации Эрдоган сделал с прицелом на то, чтобы склонить к личной встрече «на полях» Генассамблеи ООН в Нью-Йорке своего коллегу Джозефа Байдена, для которого контакты с Турцией ушли на периферию внешнеполитической повестки.
Несмотря на тенденцию к дипломатической нормализации между Турцией и ее бывшими антагонистами в Ближневосточном регионе, кризисная симптоматика в ее отношениях с США по-прежнему не преодолена. Серьезной индикацией проблем становятся и неопределенность, возникшая в Конгрессе вокруг запроса Анкары на обновление и модернизацию ее базового авиапарка истребителей F-16 в отсутствие доступа к продвинутым F-35, и недвусмысленные подозрения официальных лиц американского Минфина, что Турция может стать безопасной гаванью для находящегося под западными санкциями капитала из России. В этих условиях риторика об интеграции в ШОС может дать Эрдогану средство обратить внимание США на проблемы в отношениях и расширить пространство для возможного торга.
Владимир Мухин 
