Фото Reuters
Неудачей закончилась попытка конфисковать российские активы, замороженные в Евросоюзе. На минувшей неделе об этом могли договориться лидеры стран ЕС на неформальном саммите в Копенгагене. Могли, да не договорились.
Почему вообще возникла сама тема с конфискацией 140 млрд из двух с лишним сотен миллиардов евро российского Центробанка, с тем чтобы направить их на некий репарационный кредит Украине – до некоторой степени загадка. Канцлер ФРГ Фридрих Мерц, предложивший и конфискацию, и кредит, не дал внятных объяснений, зачем они нужны, ограничившись лишь странным утверждением, что это почему-то «должно помочь усадить Владимира Путина за стол переговоров». Возможно, имела место рассчитанная на РФ реакция на появление в небе стран ЕС неопознанных дронов: дескать, раз вы – так, то и мы способны тоже красные линии немножко нарушить. А может, Мерц играл на внутригерманскую публику. Она недовольна ростом военных расходов – вот ей и надежда, что оружием Украину снабдят за российский счет.
Наконец, канцлер мог взять на себя роль того, с чьей подачи будет протестирована готовность Европы решительно оборвать связи с Россией и перейти на года, а может, на века в режим: вы сами по себе, мы сами по себе. Арестованные активы рассматриваются в Брюсселе как своего рода мост в будущее отношений РФ и ЕС, в ту реальность, которая сложится, когда российско-украинский конфликт так или иначе закончится. С точки зрения еврочиновников, миллиарды Центробанка, находящиеся ныне в распоряжении бельгийского депозитария Euroclear, будут задействованы в, так сказать, лечении нанесенных ран. Москва даст добро на перечисление средств, на которые она и так уже, по идее, должна махнуть рукой, Украине – и тогда в трехлетнем, а может, и во всем одиннадцатилетнем (это если считать с присоединения Крыма) сложном периоде взаимоотношений России и ЕС будет поставлена точка. Дальше по возможности, business as usual, возвращение к тому, что было до 2014-го или хоть до 2022 года с поправкой на изменившиеся условия, естественно.
Изменилось-то очень многое. Раньше все было просто. Евросоюз развивался в тесном экономическом симбиозе с Россией. Из Европы поступали технологии и товары, в обмен туда поступали российские энергоносители. Их поток, налаженный еще в брежневские времена, был важной составляющей строительства социальных государств в ЕС и позволял пускаться на рискованные, но желаемые избирателями эксперименты: отказываться от атомной энергии и переходить к зеленой экономике. Разговоры о «русской угрозе», что бы время от времени ни изрекали в Брюсселе, Берлине, Париже и Риме, воспринимались там лишь как часть националистического лексикона политиков стран Балтии и Польши – то есть как что-то недостойное серьезного внимания. Мало ли у кого какие фобии! И потом европейцы искренне считали, что с настоящими угрозами их безопасности, если таковые появятся, должно бороться НАТО. Точнее, США при некоторой помощи европейцев.
По тому уютному миру, где не надо много тратить на оборону и находить консенсус по сложным вопросам, в ЕС очень скучают. И ждут, пока в России заскучают, причем сильнее. В Европе рассуждают примерно так: Китай не будет лучшим покупателем российских энергоносителей, чем ЕС, азиатский рынок заимствований (которые экономике РФ скоро ой как понадобятся) не заменит западный, Шанхай никогда не станет для русского ближе Парижа. Все эти соображения, кажущиеся из Европы самоочевидными, по идее должны рано или поздно возыметь действие. Тогда и придет время вспомнить об активах, считают в ЕС.
Георгий Соловьев 
