Анатолий Чургель
Гаджеты удовлетворяют познавательный интерес школьника, но не способствуют приросту его знаний. Фото Виктора Хабарова/PhotoXPress.ru
Именно детское развитие стало в последнее время самой актуальной темой при обсуждении реформы всей сферы образования. Журналист Анатолий ЧУРГЕЛЬ беседует с профессором кафедры проектирующей психологии, доктором психологических наук, директором Института психологии имени Л.С. Выготского РГГУ Еленой КРАВЦОВОЙ.
– Елена Евгеньевна, вы занимаетесь возрастной психологией. Какие тенденции можно считать главными в развитии подрастающего поколения России?
– В прошлом году нам удалось договориться с Департаментом образования Москвы о составлении психологического портрета современного ребенка дошкольного возраста. Мы не изобретали нового подхода, а взяли данные по методикам конца ХХ века и сравнили: что было и к чему пришло. Известно, что многие политические деятели, в том числе от образования, уверены, что современные дети стали очень развиты, так как понимают разницу между айпадом и айфоном.
Работу начинали в столице, затем в Московской, Ростовской и Нижегородской областях. Состояние того, что происходит, абсолютно ужасающее. Айфоны не помогают. Если по данным 90-х годов, не готовыми к школьному обучению можно было признать до половины детей, то сейчас их стало под 90%. И их мы заведомо провоцируем на трудности, в том числе – нелюбовь к чтению. На это жалуется уже каждый второй педагог и каждый первый родитель. Оставшиеся 10% получаются не благодаря образованию, а вопреки ему. Это те, у кого умные родители, которые считают, что с ребенком надо играть, читать и придумывать сказки, что с ним надо просто взаимодействовать и жить одной жизнью.
У меня была беседа с одной мамой, которая сказала, что не может не купить ребенку электронную игру, так как он себя чувствует ребенком второго сорта. Но у мамы все под контролем, потому что он играет в нее только 40 минут в день. А остальное время суток... ждет эти 40 минут.
– Но ведь вы могли поставить этот диагноз и раньше. Вы же не просто теоретик, а ситуация развивалась годами.
– Да, но именно в последнее время к нам стали массово приходить тяжелейшие дети всех возрастов. Их родители жалуются на нежелание детей учиться, на отсутствие познавательных интересов. Есть довольно большой процент детей, которые не любят, когда им читают даже сказки. Этого вообще никогда не было. Нонсенс, до которого надо было дойти.
Я искренне сочувствую родителям, которые в панике от того, что просто хотят отдать ребенка в хорошую школу. Школу, где есть хотя бы все учителя-предметники. Несмотря на все запреты, во всех хороших школах все равно устраивают некую отборочную комиссию – собеседование. Но даже знания – еще не гарантия. Приведу две весьма примечательные истории.
Одного ребенка спросили, что больше – нора или норка. И когда он сказал, что нора, ему пояснили, что его не примут, потому что он должен был ориентироваться на число букв в слове и «норка» по их количеству является большей. И второй случай, уже в Московской области, где на приеме в гимназию ребенка попросили сказать, что общего между куклой и стулом. Когда я не смогла ответить сама, то поняла, что к школе совершенно не готова. Оказалось, что спинка и ножки. А мне и в голову не пришло.
– Получается, что в первом классе ждут уже сформировавшихся школьников?
– Напомню, что на Руси ребенок шел в гимназию в 10–11 лет. Пушкин поступил в лицей в 14. Ведь можно строить дошкольные начальные школы как домашние. Никто не сказал, что этого нельзя. Мы до сих пор учим детей читать так, как учили, ликвидируя безграмотность: «Ма-ма мы-ла ра-му». А дошкольник читает по-другому. У него воображение, он читает целыми вещами. Я видела трех детей, у которых стояла двойка по чтению, потому что они не умели читать по слогам. Они читали целостно. И «умные» учителя в трех разных районах Москвы поставили им двойки. Было по-ло-же-но читать по слогам и не выделяться.
Опять же меня очень порадовал директор Федерального института развития образования Александр Асмолов, когда сказал, что теперь его стали ненавидеть все учителя. Потому что после принятия стандарта дошкольного образования грядут реальные преобразования в начальной школе. Я уже говорила, что сейчас эта связь строится, простите, по-идиотски.
Мы в детском саду начинаем учить школьными методами, мы в школах устраиваем лекции, а потом молодежь приходит в вуз, где абсолютно не готова слушать. Хотя вроде бы они идут из лицеев и гимназий, где у них были и лекционная, и семинарская формы, и все считали, что у них инновационные методы, а не классно-урочная система. Но, для того чтобы уметь лекцию воспринимать, надо уметь ее конспектировать. И вот на первом курсе вуза я учу этому. Правда, по-хитрому, на дисциплине, которую мы сами придумали – «экспериментально-психологическом театре».
– Переведены ли на другие языки труды вашего деда – выдающегося психолога Льва Семеновича Выготского?
– Мне одна дама из Норвегии так сказала: «Я знаю, почему вы сейчас стали заниматься Выготским – потому что мы им занялись всерьез». В России есть замечательные методики, но их реализацией занимаются другие. Так, мы разработали программу, которая вся построена на мастерских. Ее используют, например, в Дании, в школах для детей с задержкой развития. И она классно работает. А у нас нет! Правительство Дании даже письмо направляло, что приглашает госпожу Кравцову для того, чтобы сформировала мотивацию к учению у датских школьников.
– То есть именно игра – основа для развития воображения и интереса?
– Дети просто перестали играть. А воображение возникает, когда есть много своего пространства, куда можно вложить свой смысл. Понятно, что на компьютере все что угодно – только не игра. Ведь в чем особенности игры? Это единственный вид деятельности, где человек двусубъектен. У Выготского есть такая замечательная цитата, что в игре ребенок плачет, как пациент, и одновременно радуется, как играющий. Отсюда возникает «понарошку» и «как будто».
Когда ребенок садится за компьютер, ему не надо создавать воображаемую ситуацию. Она у него создана кем-то. Вот и получается, что с игрой дело обстоит швах. И это касается не только нашего образования. Меня с большим удовольствием приглашают в разные страны, чтобы я с их практиками занималась тем, как построить игру. Нашим это не надо! Игра для них – как розочка на торте, которая совсем не обязательна. Надо, чтобы был сам торт, то есть базис – в слушании и послушании.
Но движение все же есть, как в ситуации со стандартами дошкольного образования, которые, несмотря на все опасения, появились. И, может быть, они что-то сделают. Хотя, честно говоря, я очень сильно в этом сомневаюсь, потому что не верю в хорошие программы при отсутствии кадров.
А вы знаете, что у нас 80% учителей ничего не могут делать руками? Мне завгороно (математик) говорит: «Я не умела играть в шахматы, не умею и не собираюсь учиться». Разве этим гордятся?!
