Москва делает ставку на духовного лидера Чечни?

ВТОРАЯ за последний месяц с небольшим поездка муфтия Чечни Ахмада-Хаджи Кадырова в Москву выглядит явно не случайной, особенно с учетом того, что за годы "чеченской независимости" он не был замечен в качестве гостя российской столицы. К сожалению, о результатах своего пребывания здесь Кадыров рассказывал журналистам в момент подписания этого номера в печать. До этого он выступил категорически против любых переговоров российской стороны с президентом Чечни Асланом Масхадовым, хотя вероятность таких контактов и без того уменьшается с каждым днем, о чем свидетельствуют хотя бы сгущающиеся над Масхадовым тучи уголовно-процессуального характера.

Представители Москвы не раз подчеркивали, что муфтий Чечни - непростой собеседник и не все его взгляды приемлемы для России. Действительно, с политической точки зрения Кадыров ни разу в истории "независимой" Ичкерии не проявил себя сторонником Москвы. Но в случае успеха контактов с ним у России появится реальная возможность найти политическое решение проблемы чеченского урегулирования, на что намекнул и российский премьер Владимир Путин.

Совершенно очевидно, что в отношении Кадырова действительно разрабатывались достаточно серьезные планы, которые можно охарактеризовать как поиск авторитетной альтернативы в политической борьбе. Специфика чеченского менталитета заключается в том, что общенациональный лидер на уровне массового сознания воспринимается народом как представитель того или иного рода и клана. Около десяти наиболее влиятельных тейпов в последние годы выдвигали из своей среды политиков, обремененных значительными полномочиями в этой республике. Причем обращение к харизматическому лидеру тейпа, как правило, находило свое логическое объяснение, невзирая на единое этническое происхождение или приверженность к одной религиозной догме.

В этих условиях, весьма вероятно, в вопросе выбора реальной фигуры объединительного плана в большей степени будут учитываться религиозный фактор и принадлежность подавляющего большинства чеченцев к кадирийскому тарикату. Это объясняется тем фактом, что многие чеченцы независимо от клановой ориентации всегда отличались фанатичной приверженностью к основам традиционного ислама, имеющего местную специфику. В силу того, что значительный рост влияния конфликтного ваххабизма в чеченском обществе стал иметь в последнее время решающее значение, позиции ключевых фигур не могут не преломляться через критическое отношение к его новой идеологической экспансии и демонстрацию лояльности прежним религиозным ценностям. Не случайно Бислан Гантамиров перед возвращением на родину особо подчеркнул, что летит в Чечню как частное лицо - как рядовой чеченец, но готов вести с ваххабитами вооруженную борьбу.

В настоящее время отношение суфиев к действительности во многом изменилось. Это относится, в частности, к участию в газавате, то есть в вооруженной борьбе, и к месту религии в политической деятельности. Произошло это в значительной степени вследствие изменившихся условий, а также под влиянием практики других исламских течений, и прежде всего ваххабизма.

Судя по событиям новейшей чеченской истории, сторонники так называемого ваххабизма и в Чечне, и в Дагестане никогда не скрывали своих политических целей. После завершения военных действий в Чечне в 1996 году приверженцы новых идеологических ценностей стали предпринимать активные усилия по дальнейшей координации своих действий. Чеченцы вынесли из той войны синдром "победителей". Часть из них, совсем недавно выступавшие в роли оппонентов Масхадову (Басаев, Удугов, Яндарбиев, Арсанов и др.), были убеждены в том, что Чечне уготована миссионерская роль в деле создания на Кавказе исламского государства, отдельного от России. Никаких предостережений они в расчет не принимали.

Вместе с тем буквально каждый из них прошел сложный процесс идейного перерождения - от открытого неприятия ваххабитских идей до их полной поддержки в силу изменившихся условий. Несколько лет назад критика ваххабизма считалась непременным атрибутом чеченской публичной политики, однако совсем скоро обязательным элементом их внешнего восприятия стала специфическая борода. Необходимо заметить, что никто из перечисленных и иных лиц, имеющих какое-либо влияние в современной Чечне, никогда ранее не имел отношения к религии, но в процессе закрепления своих позиций на политической арене они не могли игнорировать религиозный фактор. Тем более что чеченцы, ориентированные на решительную борьбу с российским влиянием, искали в религиозной принадлежности ключевые признаки своей этнической идентичности. Новые религиозные идеалы ваххабизма оказались столь рациональными и земными, что не использовать их в своей политике означало, по их мнению, не считаться с очевидными приоритетами сложной действительности. По большому счету быть по-иному не могло в силу не только слабости их религиозности, но и выраженной политической близорукости. Масхадов был последним из тех значительных чеченских политиков, кто, скорее всего, понимал смертельность смены идеологических ориентиров, но он не мог противостоять растущему ваххабитскому давлению.

В этих условиях Москва решительно расставила для себя акценты в приоритетах современной чеченской действительности, что, как уже понятно, выразилось в поддержке Ахмада-Хаджи Кадырова. Выбор Кремля не случаен. Кадыров, будучи религиозным авторитетом, не имел к политике прямого отношения, но, когда Масхадов как светский глава республики смещает со своего поста лицо, имеющее высокий духовный сан, муфтий в одночасье стал политиком. В Москве это учли и начали с ним осторожные переговоры. Бескровное освобождение совместно с местным населением Гудермеса, Ачхой-Мартана и других селений стало свидетельством начала политического процесса, политического диалога и подтверждением пристального внимания российского руководства к гуманитарному аспекту проблемы.

Следует напомнить, что накануне решительного отмежевания от Масхадова муфтий Кадыров непреклонно выступал против роста влияния ваххабизма в республике, указывая на его разрушительную роль в современной чеченской истории. Кроме того, Кадыров заручился поддержкой дагестанцев, чего не смог сделать ни один из чеченских лидеров в условиях обострения отношений между двумя республиками. 27 сентября он побывал в Хасавюрте, где встретились наиболее известные авторитеты накшбандийского и кадирийского тарикатов Дагестана и Чечни, в частности, муфтий Дагестана Ахмед-хаджи Абдулаев, шейхи Саид Апанди Чиркеевский, Тажудин Хасавюртовский. Духовные лидеры двух соседних республик подвергли резкой критике раскольническую деятельность ваххабитов в регионе, призвали население как Дагестана, так и Чечни дать решительный отпор последователям этой идеологии.

Нейтрализация Масхадова и Кадырова была давней идеей ваххабитов. На обоих неоднократно планировались и реализовывались покушения. С учетом идейной переориентации нынешнего президента их основной задачей осталось физическое уничтожение непокорного муфтия. За голову Кадырова назначалась характерная для новой чеченской истории сумма - миллион долларов. Один этот факт свидетельствует о том, какую опасность для продвижения глобального ваххабитского плана представляет религиозный лидер Чечни. Тем не менее Кадыров предпринял реальные шаги по борьбе с ваххабизмом и создал так называемый тарикатский полк из 500 человек, призванный оказать военное сопротивление росту экстремизма в республике. Военно-политическая активность муфтия говорит о том, что он не намерен опираться исключительно на помощь Москвы, а готов сам строить политику в Чечне. Это также показывает, что он имеет решительную поддержку и в самой республике.

О том, что Кадыров стал набирать реальную силу как ключевая политическая фигура, свидетельствует заявление президента Масхадова, назвавшего муфтия "предателем века" и "главным виновником войны в республике". Сам Масхадов пытался нейтрализовать муфтия, как совсем недавно это пытались сделать с ним ваххабиты. Пропагандистская кампания, развернутая против Кадырова, оказала влияние на повышение его политического рейтинга.