Поэтам нельзя писать о смерти. Она особенно чутка к их призывам и приходит такой, какую они накликали себе, быть может, в порыве лихого бесшабашного легкомыслия, будто забыв, что стихи сродни магическому заклинанию, способному перечеркнуть благоприятные варианты судьбы.
"Пускаясь заново в полет, петлю закладываю мертвую", - написал Борис Рыжий, совсем еще молодой, подающий надежды поэт, уже обласканный славой (его, жителя Екатеринбурга, печатали столичные журналы, в прошлом году он получил поощрительный приз Антибукера). А в ночь на седьмое мая он сунул голову в настоящую петлю.
В его поэзии вообще было много смертей. Он играл с романтикой бандитско-блатного мира, где смерть - просто бытовой факт, лишенный траурной помпезности и, кажется, сакральности вообще. Но и выходя за рамки этой романтики, он описывал жизнь, как обыденность, как "низкую действительность", которая при этом в его стихах пропитывалась экзистенциальной тоской и одновременно обладала какой-то парадоксальной витальностью. И здесь тоже, конечно, присутствовала смерть:
А когда он умер тоже,
Не играло ни хрена,
Тишина, помилуй, Боже,
плохо, если тишина.
Он родился в Челябинске в 1974 г. Большую часть жизни прожил в Свердловске-Екатеринбурге. По образованию был горным инженером. Публиковаться начал совсем недавно - в 97-м. И очень скоро стал знаменитым. Творческие личности бывают устроены очень неудобно для жизни - жизнь как будто все время не вполне подходит для них, вместо свойственного обычному человеку чувства самосохранения, в них словно работает инстинкт самоуничтожения. Несколько месяцев назад свел счеты с жизнью его близкий друг. Борис Рыжий не мог преодолеть тяжелой депрессии, пил... Страшно представить, ему было всего 27 лет.
Не гляди на меня виновато,
я сейчас докурю и усну -
полусгнившую изгородь ада
по-мальчишески перемахну.