Александра Самарина
В Бельгии осужденные могут оспорить мнение о них тюремщиков. Фото Reuters
Массовые беспорядки мигрантов в Европе становятся все более частым явлением. Регулярно появляются сообщения об арестах террористов, и европейская пенитенциарная система старается выработать единую политику в отношении этой категории осужденных. Недавний семинар по вопросам радикализации в тюрьме, организованный бельгийским Министерством юстиции при поддержке Совета Европы, собрал 37 участников из 20 стран, включая Россию, многие из которых предлагали собственные варианты решения проблем.
Разговор на встрече вращался вокруг одной темы: как повлиять на сознание радикализированных заключенных, которых становится все больше в европейских тюрьмах? «В ближайшем будущем мы никуда не денемся от радикализации, – заявила исполнительный директор Европейской организации тюремных и коррекционных служб (EUROPRIS) Кирстен Хавличек в беседе с авторами статьи. – Необходимо проводить мероприятия по этой тематике». За последний год, после прошлой встречи в Страсбурге, многие идеи превратились в конкретные программы.
Главной целью европейских тюремщиков является ресоциализация таких осужденных. И планы эти не всегда носят умозрительный характер, как, например, в тех случаях, когда готовить к жизни на воле предлагается осужденных на пожизненное заключение. Объясняют это тем, что пожизненный срок в Европе не является жесткой мерой – освобождение возможно через определенный промежуток времени. В России тоже существует право на условно-досрочное освобождение пожизненников через 25 лет, и последние исправно пишут соответствующие прошения, однако не было еще ни одного случая удовлетворения таковых.
В отношении методов воздействия на тюремных исламистов среди участников семинара царило полное единодушие. Иногда казалось, что докладчики из разных стран повторяют одни и те же тезисы. Их программы работы с исламистами включают стандартный набор приемов: изучение судебного дела, сбор информации об осужденном внутри тюрьмы, беседы с заключенным. На изучение личности осужденного террориста или экстремиста отводится, как правило, до 15 дней. Затем вступает в силу определенный набор методов воздействия – в зависимости от оценки личности осужденного. Решается, к примеру, держать его в изоляции от других заключенных, и насколько строгой эта изоляция должна быть.
Психолог не только беседует с заключенным, но и изучает его окружение как в тюрьме, так и на воле. Много внимания уделяет семейным связям. Прогнозирует его поведение после освобождения. Активно используются тесты, помогающие определить степень радикализации осужденного, возможность воздействия на него индивидуальных программ.
Огромное значение Европа придает профилактической работе с экстремистами в тюрьмах. Психолог Главного управления тюремной системы Каталонии Сара Вальдивиезо предложила использовать «тотальный превентивный подход» – программу «Сопровождение»: «Мы не ходим с осужденным за руку все время, но постоянно расспрашиваем: что ты собираешься делать дальше? Намерен ли встречаться с прежними друзьями? Может, займешься чем-нибудь другим?» Самая трудная категория осужденных, говорит эксперт, убежденные исламисты. Что с ними делать после освобождения – неизвестно. «Но очень важно выявлять таких заключенных», – подчеркнула она.
Арне Вибен, начальник тюрьмы из Нижней Саксонии, поделился собственным опытом распознавания религиозных радикалов: «Проверяем, как он относится к критике радикализма. Такие заключенные, как правило, политически безграмотны. Мы стараемся выяснить причины его идеологического недовольства: почему он совершает акт насилия? Почему вступает в конфронтацию с государством? Эти вопросы рождают в нем ответственность за свое поведение». Вибен рассказал, что в течение двух-трех месяцев после освобождения за «выпускниками» его тюрьмы ведется наблюдение: как ведет себя, с кем контактирует. Считается, что в течение 4–12 месяцев после освобождения осужденный проходит стабилизационный период, интегрируется в трудовую деятельность, учится социальным отношениям. Арне Вибен рассказал авторам статьи, что его система не является общей для страны. Каждый регион волен принимать собственную программу ресоциализации: единой пенитенциарной системы, как в России, в Германии просто нет.
Программа доктора философии и криминологии Аниты Реннелинг, научного сотрудника пенитенциарной службы и службы пробации Дании, разработана для совершенно новой категории тюремных специалистов: менторов-посредников. Профподготовка такого рода сотрудников подразумевает прежде всего умение вести переговоры. Кроме того, они должны быть хорошо информированы по части событий в мире, понимая, с кем имеют дело. На вопрос, может ли быть таким ментором имам, Реннелинг ответила крайне уклончиво: «Компетенции и подготовка менторов не связаны непосредственно с религией. Они скорее светские работники – помощники персоналу тюрем».
Берфу Алтей, социальный работник закрытой женской тюрьмы в турецком Измире, предложила программу по профилактике радикализации в тюрьмах Турции, где сегодня находятся 52 тыс. осужденных экстремистов и террористов. Цель программы – изменение их мыслей и поведения. Планируется проводить с ними групповые (а также индивидуальные) занятия по два раза в неделю на протяжении года. Как выяснили авторы статьи, данная программа существует пока только на бумаге, а ее автор не имеет опыта когнитивно-поведенческой психотерапии. Поэтому, на взгляд ФСИН России, трудно рассчитывать на высокую эффективность этой программы.
На взгляд генерального советника Бельгийской пенитенциарной службы Ванхоута Вернера, автора программы «План действий», необходимо наладить обмен данными между всеми службами, занимающимися информационным сопровождением работы с осужденными. Кстати, в Бельгии заключенные имеют право не только знакомиться с заключениями и выводами персонала о нем, но и опротестовывать те из них, с которыми они не согласны.
Популярны в Европе проекты программ групповой психологической терапии по типу общества анонимных алкоголиков или наркоманов. Впрочем, действие всех этих программ имеет понятные ограничения: состав таких групп часто меняется – одни выходят на свободу, другие приходят, и довести до конца курс затруднительно.
Европейские программы только пробивают себе дорогу: многие участники встречи признавались, что пока они регулярно не используются. Начали они разрабатываться только пару лет назад, когда началась череда терактов и тюрьмы стали наполняться исламистами. Между тем в России уже накоплен изрядный опыт работы с тюремными радикалами, и участники семинара с интересом отнеслись к публикациям на эту тему. Стоит заметить, что этот опыт включает элементы, мало используемые в Европе – например, планомерную, на уровне договоров с духовными управлениями мусульман и РПЦ, работу имамов и православных священников в колониях. Правда, в Нижней Саксонии, рассказал Арне Виебен, с осужденными проводятся занятия по изучению основ традиционного ислама, но делается это далеко не везде.
Не обсуждались на семинаре, к сожалению, важные для России вопросы. К примеру, об уголовной и административной ответственности за экстремизм, о тюремном служении представителей исламского духовенства. Осталось неясным, по каким конкретным критериям можно отличить экстремиста от обычного осужденного, исповедующего ислам. В практике европейских коллег заключенный должен сам себя идентифицировать, отвечая по списку вопросов.
