Екатерина Элбакян
Монахам в нынешних условиях доступны только гуманитарные науки, но в них особенно трудно сохранить мировоззренческую нейтральность. Фото Григория Тамбулова (НГ-фото)
Современной науке в России как-то не везет. Почти так же, как не везло религии в Советском Союзе. Несмотря на мизерные зарплаты ученых, отсутствие современной экспериментальной базы и откровенное презрение к ним со стороны властей предержащих, они достигают результатов в своих исследованиях, передают знания подрастающему поколению в вузах. Такое пребывание в «научном русле» сродни таинствам, совершаемым священниками, не утратившими веры в годы жестоких гонений на религию и Церковь, своего рода «мужество быть». Видимо, это вообще черта ментальности нашего социума – всегда должен быть «враг», борьба с которым и создает искусственно некое «единство народа», оправдывая неспособность властей решать актуальные проблемы наличного бытия в их повседневной конкретике, оставляя место разве что лишенной элементарной логики риторике. Все это, увы, хорошо известно и становится все более очевидным для большинства наших граждан.
Поэтому довольно странной выглядит на фоне сомнительной реформы РАН с ее научными институтами и центрами идея о создании «ученых монастырей», с которой выступил председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополит Волоколамский Иларион (Алфеев). На конференции «Монастыри и монашество: традиции и современность», состоявшейся 23 сентября с.г. в Троице-Сергиевой лавре, он прямо заявил: «Чтобы ученые иноки появились, нужны ученые монастыри. Для ученых иноков должна быть создана благоприятная атмосфера, которая бы способствовала их научному и духовному росту». Казалось бы, что тут плохого, если в Русской Православной Церкви появятся «ученые иноки», которые будут воспринимать научный взгляд на мир не как враждебный, а как вполне приемлемый?
Но возникает вопрос: о какой, собственно, науке идет речь? Ведь современная наука весьма дифференцирована и в ней сосуществует множество направлений, не говоря уже о традиционном делении на естественные, точные, гуманитарные и социальные науки. В рамках этого деления существует еще множество ответвлений, научных дисциплин и т.п. Ясно, что естествознание скорее всего в монастырях развиваться не сумеет. Исторический опыт Западной Европы вряд ли поможет открыть современные лаборатории в монастырских корпусах. Точные науки (математика, например) требуют очень серьезной и длительной подготовки и вряд ли могут быть пищей для ума иноков. Значит, остаются социальные и гуманитарные науки – наиболее уязвимые, так как ближе всего соприкасаются с мировоззренческим выбором ученого. Но если для любого ученого аксиологическая (ценностная) нейтральность является одним из важнейших принципов его научной деятельности, то для монашествующего это заведомо невозможно: посвятив свою жизнь Богу и тому виду служения Ему, который принят в монастыре, инок не вправе ни в какой момент своей жизни (в том числе и во время научных изысканий) забывать об этом или делать второстепенным, не влияющим на его умозаключения. Выйти за рамки конфессионализма религиозное сознание не может. Но основой научного поиска может быть лишь непременность такого выхода.
Более того, наука в современном мире, так же как и религия, институциализирована. Конечно, можно приводить массу исторических примеров о грамотных, просвещенных и образованных монахах, то есть об отдельных выдающихся личностях. Но институт науки никогда не был близок институту религии, поскольку в них наличествовали разные типы и способы мировосприятия. Ключевым элементом религиозного сознания является религиозная вера. Конечно, и в науке вера играет определенную роль, но там речь идет не о религиозной вере. Например, вера в правильность неких допущений при выдвижении научных гипотез, которые еще не доказаны рациональным или экспериментальным путем, существуют лишь в виде предположения, нуждающегося в доказательстве или опровержении. Но именно эмпирическое или теоретическое подтверждение этой гипотезы превращает гипотезу в научную концепцию. Кроме того, науке, научному стилю мышления вообще свойствен пересмотр устаревших положений при получении нового знания (например, птолемеевская астрономия, евклидова геометрия, классическая механика). Ученые Коперник, Лобачевский, Гейзенберг, специалисты в области квантовой механики – выдающиеся новаторы, сумевшие существенным образом обогатить и продвинуть развитие науки.
Разница между научными постулатами и религиозными догматами состоит помимо прочего и в разнице между верой вообще и религиозной верой в частности. В английском языке для этого существует даже два слова – belief (вера вообще) и faith (религиозная вера), где последняя обладает своей исключительной спецификой. Это вера в реальное существование сверхъестественного. В науке такая вера не присутствует, так как допущение произвольного вмешательства каких-либо сил или существ в естественный порядок вещей делает науку бессмысленной. Вера в существование трансцендентного Бога, который по определению выходит за рамки осмысления человеческого разума, недоказуема и может оставаться только верой.
Говоря же о просвещении в широком и узком (эпоха европейского Просвещения, XVIII век) смыслах, важно обратить внимание на тот факт, что его идеи были, с одной стороны, результатом секуляризационных процессов, а с другой – их очевидным катализатором.
«Внешней» секуляризации, имеющей место в обществе, предшествовала секуляризация «внутренняя», то есть снижение духовности самой религии. Без «внутренней» секуляризации «внешняя» вряд ли была бы возможна и уж точно не оказалась бы столь мощной. Внутренняя секуляризация обычно сопровождает то, что выражено в меткой фразе «Дух ушел из церкви». Но если и «Дух ушел из церкви», то вряд ли туда может прийти наука.
