В поисках «русского холокоста»

В РПЦ считают, что нацизм – это попытка взять Россию под внешнее управление. Фото с сайта www.kremlin.ru

«Сегодня уже очевидно, что русские в ХХ веке на коротком историческом отрезке повторили отдельные аспекты судьбы еврейского народа. Можно и нужно говорить о русских как о самом крупном из разделенных народов, о его частичном рассеянии на просторах бывшего СНГ (ср. еврейское «галут»  – «изгнание», «рассеяние»), апогеем которого стал украинский сюжет». Это фрагмент из интервью «Свободной прессе» публициста Александра Щипкова, члена Межсоборного присутствия РПЦ. Щипков отвечает на вопросы журналиста в связи с выходом редактируемого им альманаха «Плаха».

Слово, давшее название сборнику публицистических статей, по мнению его составителя, отражает историческую трагедию русского народа в XX – начале XXI веков. «Плаха – это русский аналог холокоста», – говорит Щипков. Публицист проводит параллели между истреблением европейского еврейства во время Второй мировой войны и трагическими моментами в судьбе русских, в том числе и тех, кого он считает частью русского народа.

Любопытна уже сама аналогия с холокостом. В идейном пространстве, прямо или косвенно связанном с Русской православной церковью, эта риторическая параллель в последнее время встречается не в первый раз. В 2012 году председатель Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества (ОВЦО) протоиерей Всеволод Чаплин уже использовал образ холокоста для описания богоборческих кампаний времен СССР. «Это был наш холокост. А сейчас его пытаются повторить», – заявил Чаплин. Вторая часть его фразы относится к акции Pussy Riot в храме Христа Спасителя, что, конечно, звучит как гипербола.

Говоря о подобии холокоста для русского православия, священнослужитель даже не имел в виду машину массовых репрессий, обращенную в том числе против Церкви. Чаплин упоминает о выходках комсомольцев, глумящихся над храмами и святынями. Со сталинизмом и вообще со всем советским контекстом церковный истеблишмент находится в почтительном диалоге. Патриарх Кирилл, открывая 4 ноября с.г. выставку «Моя история. XX век. 1914–2014: от великих потрясений к великой Победе», заявил, что успехи руководителя страны в 1920–1940 годы «нельзя подвергать сомнению, даже если этот руководитель отмечен злодействами».

Московский патриархат регулярно проводит поминальные мероприятия, посвященные жертвам сталинских репрессий. Так, 30 октября с.г. возглавляемый протоиереем Всеволодом Чаплиным синодальный отдел участвовал в акции «Голос памяти» на Бутовском полигоне в Москве. Ранее, 16 сентября, патриарх Кирилл посетил мемориал «Норильская Голгофа» в Красноярском крае. Во время этих мероприятий, кажется, никто из официальных лиц РПЦ не называет репрессии «русским холокостом», хотя сравнение ГУЛАГа и немецких лагерей смерти, и вообще обоих тоталитарных режимов озвучивается либеральным меньшинством церковной интеллигенции. Истребление духовенства и верующих в речах официальных представителей Московского патриархата предстает подвигом самопожертвования, подобным подвигу воинов на полях сражений Великой Отечественной войны. Иными словами, в оценке судьбы православия в сталинском СССР героика берет верх над трагедией.

Что же тогда идеологи русского консерватизма считают «плахой» нашего народа, его «холокостом»? В центре этой концепции – нынешний украинский кризис и его исторические корни. Дескать, есть некие внешние силы, которые на протяжении последнего столетия пытаются уничтожить самосознание русского народа, а отчасти и физически истребить его в случае сопротивления. Авторы альманаха «Плаха» видят истоки этого русофобского проекта в политике Австро-Венгрии начала XX века, в гонениях на православных русинов в Галиции. Далее – нацистская Германия, в центре человеконенавистнических планов которой видится стремление уничтожить Россию. Из тигля двух мировых войн выплавляется главное орудие по искоренению русского самосознания – проект украинской «незалежности». Сегодня мы наблюдаем апофеоз этого русофобского заговора в виде гонений на русское меньшинство в Украине, карательную операцию против восставших русских республик Новороссии и тому подобное. Такова вкратце мрачная картина, живописуемая в «Плахе».

Данная историко-политическая конструкция имеет широкое хождение в среде отечественных консерваторов и в достаточной мере выражается в позиции Московского патриархата, для которого проблема сохранения церковной юрисдикции на всем постсоветском пространстве и русского национального интереса предстают в неразрывном идейном единстве. 

Поминая жертв сталинских репрессий, РПЦ тем не менее не считает их главной трагедией русского народа. Фото с сайта www.xram-ekaterina-krasn.prihod.ru

«Может быть, не случайно сегодня на ослабление нашей Церкви направлены в том числе и усилия крайних националистических сил на Украине, потому что ясно понимают эти силы: покуда есть общее духовное пространство, никакие суверенитеты, границы, экономические противоречия не могут разрушить внутреннюю духовную общность людей», – заявил патриарх Кирилл 5 ноября с.г. на Всемирном конгрессе соотечественников в Москве. По его словам, Русская церковь, как никакая другая организация, «страдает от действия крайне националистических сил, в том числе и подпитывающих своей негативной энергией братоубийственный конфликт на Украине». Где патриарх говорит о «крайнем национализме», там целый хор голосов напрямую называет победившие в Украине силы «нацистскими».

Выражением гонений украинских националистов на Московский патриархат в Москве считают волну захватов храмов в сопредельной стране, нападение на священников и церковнослужителей, уголовные дела против клириков «промосковской» Церкви. На протяжении последних года-полутора лет РПЦ развернула широкую правозащитную кампанию с привлечением  международной общественности, акцентируя внимание на этих случаях перераспределения юрисдикций общин силовым путем.

Мы не будем оценивать историческую корректность сравнения «украинского вызова» России с геноцидом евреев в Европе. Авторы этого сравнения сами указывают, что жертвой «русофобов» оказывается прежде всего русская идентичность, хотя во время холокоста истреблению подвергались люди, которые не имели даже возможности отказаться от своей «неправильной» идентичности ради спасения. Это было бесполезно. В таком случае уместнее сравнивать положение русского меньшинства в сопредельных государствах с погромной стихией Средневековья, когда преследовали за веру, а не за расу.

Раз уж мы заговорили о погромах, интересно отметить, что своеобразной «образцовой жертвой» для РПЦ избраны евреи. Российские консерваторы сегодняшнего дня, в том числе церковные, кажется, больше не разделяют предрассудки тех времен, когда в моде была черносотенная стилистика. На заре религиозного возрождения 1990-х годов митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) видел именно «сионистов» в роли главных врагов русского народа. Снычев тоже писал о национально-религиозном самосознании русского народа, но разрушителями оного митрополит объявил «сионских мудрецов».

Ныне мы видим что-то вроде симпатии церковных консерваторов к «сионистам». Почему? Можно предположить несколько причин. Во-первых, поиски политической респектабельности, которую исключает открытый антисемитизм. Во-вторых, растущее ощущение некоторого идейно-психологического сродства между христианским и израильским консерватизмом. Мейнстрим, связанный с Израилем, приобрел правую политическую ориентацию и видит своей целью защиту традиционных основ иудео-христианской цивилизации. Именно холокост превратил сионизм из достаточно радикального и левого течения, склонного к социальным экспериментам, в правую идеологию, главной задачей которого стало построение национального государства с опорой на религиозные традиции. В-третьих, Израиль демонстрирует силу, что не может не вызывать симпатию у российских державников и оправдывает ее страданиями европейских евреев, наполняя их тем же смыслом, которым РПЦ наполняет гонения прошлого и настоящего на своих верующих.

Отечественный консерватизм и клерикализм находят в необходимости защищаться от внешних «ненавистников русского мира» моральное оправдание для растущих претензий. Этот прием «политического дзюдо» – использовать свою слабость, чтобы затем от души дать сдачи, видимо, по их мнению, доказал свою эффективность в новейшей истории.