Евгения Вежлян В наше время юбилейный жанр давно уже работает как канонизирующий. Если на круглую дату поэта обратили внимание за пределами литературного или академического круга, значит, не только его тексты, но и биография должны теперь рассматриваться в русле неких общенационально значимых смыслов, превратиться в месседж. «Государственный» Пушкин, «имперский» Бродский┘ «Частная» сторона поэта как явления – приглушается.
Но Арсений Тарковский, сто лет со дня рождения которого мы только что отметили, – не поддается подобной «обобщающей редукции». Он всегда был человеком частным. Его поэтическая оптика – бытие в вечности частных, единичных вещей. И юбилейная риторика, звучавшая на мероприятиях, посвященных этой дате, скорее отягчала восприятие, ничего не добавляя к памяти поэта.
Но юбилей Тарковского в клубе Bilingua, камерно-тихий, частно-«цеховой», выбивался из общего ряда. Организаторы его – группа «Культурная инициатива» и литературовед, руководитель Центра новейшей русской литературы РГГУ Дмитрий Бак – обошлись без риторики и громких фраз. Был Поэт, вернее, его голос и стихи, спроецированные на экран; и были поэты, говорящие о нем, читающие его. В подтексте реплик – вопрос: «А что есть Тарковский для нас?» Очевидно было одно – ни для кого из собравшихся (а среди них были поэты разных поколений, от К.Ковальджи до Д.Давыдова и М.Хаген) Тарковский не является «памятником». Он не из бронзы, а живой. Мы не у подножия, а на уровне взгляда. Для всех: и для тех, кто, подобно А.Тимофеевскому и К.Ковальджи, достаточно близко знал поэта; и для тех, кто, подобно А.Сосне, принадлежащему к «поколению сорокалетних», приходил к нему со своими стихами, чувствуя сакральное почтение – как к мэтру; и для совсем молодых, кто лишь читал его и слышал авторское чтение в фильмах сына, – Тарковский прежде всего собеседник; и – камертон, по которому выверяется собственный голос, своего рода эквивалент подлинного звучания. В этой связи Д.Бак высказал парадоксальную мысль: Тарковский, этот «воинствующий традиционалист», так важен сегодня именно потому, что может научить слышать в стихотворении то, что в нем интересно помимо тех «внешних», востребованных литературной ситуацией эффектов, на которые столь щедра современная поэзия┘
По ходу действа проявилась особая актуальность юбиляра. Чтение и сам выбор текстов Тарковского участниками продемонстрировали своеобразный «эффект присвоения»: несмотря на разность поэтик, каждый взял из Тарковского то, что близко ему самому, внутренне «переписав» поэта себе под стать. У М.Хаген он стал сентиментальным, у Д.Давыдова – конструктивистским, в устах М.Галиной в нем выявилось «высокое», которое звучало по-галински удивленно и свежо┘ Вывод напрашивается сам собой: в каждом оказалось немного «тарковщинки». Как и другой вывод, о котором говорил Д.Давыдов: Тарковский пока более понятен в контексте нашей эпохи, чем своей собственной, главное о нем еще не сказано.
