Михаил Боде
Михаил Айзенберг и Игорь Лёвшин раскрывают тайну имени Михаил.
Фото Игоря Сида
Объединение «Номинальная инициатива», учиненное поэтами Игорем Сидом и Игорем Лёвшиным, самим названием своим намекает на то, что оно только предлог, повод. Однако деятельность формации зрима и заставляет искать иной смысл у титульного эпитета – «номинальный»: в клубе «Проект ОГИ» два Игоря ведут цикл вечеров «Феноменология имени», каждый из которых сводит вместе поэтов-тезок и приглашает их заодно со зрителями к вольной беседе о зависимости между именем автора и его, автора, творчеством. Так что под кисеей салонности угадывается твердое латинское nomen – «имя». Но что оно – простой социальный идентификатор или вправду код судьбы? В старинном схоластическом споре с реалистами номиналисты держались мнения, что общее лежит post rem – «после вещей», служа лишь для их маркировки. Эту позицию не разделяли ни члены традиционных обществ, придававшие антропонимам магическое значение, ни даже великое множество мыслителей Нового времени┘
Разобраться во всем этом был шанс у тех, кто пришел на вечер, отданный на откуп Михаилам. После вступительного слова Игоря Сида перед слушателями (их набралось изрядно) выступил первый Михаил – Айзенберг, самый именитый, пожалуй, из участников собрания. Его нынешняя манера чтения дополняет существующее на бумаге: размеренность, намеренная приглушенность простых эвфонических красот, шероховатость акустики – чтобы создать пространство, где слово обретает фатальную внятность: «А на кого моя обида? /На исчезающих из вида /Все неизбежней, все быстрей. /На стаю легких времирей».
Следом микрофон взял Михаил Сухотин. Среди прочего он представил написанную свободным стихом поэму «Буколики» – о пчелах и людях. На диво вещная для автора, чья отправная точка близка к московскому концептуализму, она оказалась светла и горька, как мед из белого вереска, а стилистически – полифонична и многоярусна: лирический субъект у Сухотина то и дело меняет ракурс, будто бы сам по-мандельштамовски «вооруженный зреньем узких ос».
У Михаила Нилина, завершавшего первую часть вечера, текстовая механика построена на ситуативности. Фонарик автора-препаратора бьет туда, где слова, загустевая, перерождаются в ноэмы. Язык Нилина по-особенному кристаллизован и по своим принципам структурирует любые единицы речи, попадающие в поле его влияния, как воннегутов лед-9.
Во втором отделении Михаил Громов, доктор наук, заведующий сектором истории русской философии Института философии РАН, рассказал собравшимся о происхождении имени Михаил, о его наполнении в русской культуре, о его этимологии, после чего, в завершение собрания, прочел стихи ваш задорный слуга, певец постиндустриального даосизма.
На вопросы о значении имени в их судьбе Михаилы-поэты отвечали сдержанно, доказывая тем самым, что, вероятно, номинация действительно хотя бы отчасти определяет характер. С древнееврейского имя Михаэль переводится не как «подобный Богу», а иначе – риторическим вопросом: «Кто как Бог?» Это единственное, по крайней мере на наших просторах, имя-интеррогатив. И разве не естественно, что человек, существующий под знаком великого вопроса, начинает искать ответы? Даже поэзия в таком поиске только повод. Номинальная инициатива.
