Сергей Арутюнов
Санджар Янышев в окружении поклонников узбекской поэзии.
Фото Анатолия Степаненко
Вечер узбекской поэзии, посвященный выходу (впервые за долгие годы постсоветчины – билингвического) сборника современной узбекской поэзии «Анор» (узб. – «Гранат»), стал одним из самых многолюдных в салоне «Классики XXI века».
Санджар Янышев (составитель и редактор антологии) провел его мастерски: никуда не спеша. В начале выходил великолепный малиново-золотой бахши (он же по совместительству достарханджи) и пел, потом немного читали, потом показывали фильм о тех, кого читали... Жаль одного – стеснительно мало прозвучало самого узбекского языка...
Разговор узбекских поэтов о поэзии прост и традиционен: новолитературнообозренческие тенденции к ним еще не затесались. Сухбат Афлатуни среди опрашиваемых глядится поразительным интеллектуалом: видна его близость к среде естественно-научной. Сплачивал всех вокруг себя, видимо, покойный Рауф Парфи... Поэтому оставшиеся выглядят теперь еще и немного продуктами распада славного кружка. Почему-то их отчаянно жаль – на фоне беленых стен они еще более одиноки, а эхо их голосов доносится будто из Зазеркалья, в котором мы воленс-ноленс оказались после развала Союза.
Печальна суть вещей: поэты всегда отвержены и принуждены прятаться по подвалам с недозаплеванными светочами и умирать в нищете.
Потряс москвичей узбекский поэт Александр Файнберг – рыжий, бешеный, битый под микитки, с лицом сегодняшнего Олега Стриженова, но будто бомжующего уже лет с тридцать в котельных, автор 11 (!) поэтических книг и 18 (!) мультиков.
На вечере были Битов, Найман, Кенжеев. На что слетелись? На запах империи, такой родной, такой ни с чем не спутываемый, словно пеленка. На «дружбу народов», тысячу раз похороненную националистами. До смерти всякий из тех, кто сражался за империю или хоронил ее, будет отвечать на вопрос, чем была его жизнь в ней.
В Союзе было славно, может быть, одно: мы знали, что наш мир велик. Нам было привольно знать, что добраться и до Ферганы, и до Таллина можно за сутки-двое, и до Хабаровска самолетом в конце концов примерно за столько же времени. У нас много чего не было, но на тесноту Союза жаловались редко. Жаловались на «негде развернуться». Но это к географии не имело, конечно же, никакого отношения┘
Плов был чуден. Водка холодна.
