Осеннее путешествие из Малаховки в Гент

Юлия Архирий словно совершила путешествие в средневековую Голландию. Фото автора

«Ну вот, и в Генте – дождь! И у нас тут, в Малаховке, льет и льет… Да и стихи это разве? Проза. Или все-таки стихи?» – размышлял я в «Библиотеке над оврагом», где состоялся авторский вечер Юлии Архирий, поэта и переводчика, – именно так представил ее куратор клуба «Стихотворный бегемот» Николай Милешкин. Ничуть, стало быть, не прозаик. На суд публики она предложила три поэтических сборника: «Маршрутное такси», «Сны белой яблони» и «Канон».

Отрывок, который я цитировал вначале, из ее второй книги, состоящей в основном из стихов, объединенных в циклы, – этот из «Гентской мистерии».

Братья Губерт и Ян ван Эйки создали знаменитую алтарную картину, обессмертившую их имена. Новаторство нидерландских живописцев в середине XV века состояло в том, что для изображения библейских сюжетов они использовали в качестве натурщиков обыкновенных, живущих рядом людей. Достаточно взглянуть на Адама с рабочими широкими ладонями, застенчиво прикрывающими известное место листиком, или на Еву, несколько увядшую телом, с растоптанными ступнями ног, чтобы убедиться в этом. Такое отступление от духовного живописного канона поразило современников, но протестанты против натурализма не возражали, когда же собор перешел к католикам, австрийский император Иосиф II приказал голых Адаму и Еву убрать. Створки убрали в библиотеку. Народ культурный – в библиотеку! У нас бы раскололи и сожгли, как непотребство...

Но вернемся к Юлии Архирий, которая продолжала чтение: «Агнец белый, сойди с алтаря –/ Сквозь кадильный удушливый дым,/ Только неба коснется заря/ Станешь суженым вечным моим…»

Это она обращает свой взор на центральную часть алтаря, где изображено поклонение Агнцу, – белый барашек олицетворяет самого Христа. «Агнец милый, Тебя я ждала/ В этой грешной скудели/ земной,/ Когда плакала ливнями мгла,/ И метель проходила войной./ Платья, спрятанные в сундуке,/ Так давно ожидают Тебя./ Звезды поздние тонут в реке,/ И глашатаи в трубы трубят./ Агнец белый, меня уведи/ В беспредельность зеленых лугов,/ Замирает молитва в груди/ От Любви, что не ведает слов».

Есть на картине тщательно выписанные Яном ван Эйком яркие розы, праведные судьи, воинство Христово, святые и отшельники. Они пришли «подарить сердца» Ему. А поэт наш просит Его… сойти с алтаря к ней. Будто уберечь хочет.

Юлия Архирий воспринимает мир поэтично и свободно пользуется любой формой стиха. В «Гентской мистерии» – верлибром пишет о современном мире, а силлабо‑тоникой – о Средневековье. Почему? Мне думается, потому, что она в своих ощущениях следует за живописцами Губертом и Яном ван Эйками, которые тоже отступили от канона, изобразив Адама и Еву простыми современниками, живыми людьми. Вот и Юлия, вглядываясь в лица людей, едущих с нею в метро, видит в них лики, сошедшие «с картин старых мастеров».

Современные европейские поэты пишут свободным стихом – верлибр в тренде (какова аллитерация! ), и Юлия Архирий использует прием к месту – мистерия стихотворной речи, мистерия живописи, мистерия Средневековья и мистерия непрерывного потока жизни сплавились в «Гентской мистерии» в единое целое.

Она словно говорит: «Я – помню…» И мы – верим ей и не задумываемся, как, почему она может все это помнить. Здесь сокрыта тайна поэзии.

В последние годы Архирий переводит много стихов из испанской народной поэзии. Для того чтобы лучше почувствовать стихию народной речи, Юлия научилась танцевать фламенко и преуспела в танцах; а с недавних пор она увлечена переводами с норвежского языка. На вечере звучали переводы и с того, и с другого. Сначала читала оригинал, потом свой перевод.

И чем дольше я слушал Юлию, тем более убеждался в том, как же действительно «велик и могуч» наш русский язык, какой это великолепный инструмент, в умелых руках способный переносить через время, через века, через границы.

Не знаю, закончился ли в Генте дождь, а над Малаховкой в конце дня выкатилось из туч солнце.

По секрету Юлия мне сообщила, что в Генте она никогда не была...