Чем для меня земная жизнь была

Писательница Марианна Рейбо выступает на фоне фотографии своей матери, поэтессы Анастасии Харитоновой. Фото автора

Русская поэзия конца 1980 – начала 1990-х годов, отражая сложную эпоху перемен, отмечена экспериментами, поиском новых форм самовыражения. На страницах литературных журналов, на телеэкране и различных творческих площадках читатель постигал творчество концептуалистов, метареалистов, метафористов, а поэтов, следовавших традициям русской классической философской лирики, встречал значительно реже. Именно к последней категории принадлежала Анастасия Харитонова, за свою недолгую жизнь (1966–2003) издавшая 12 книг стихотворений, автор 6 пьес и эссе. Свободно читавшая на 7 языках и хорошо знавшая Библию, она делала переводы с английского, французского, немецкого, польского, итальянского, чешского и латыни. Выполненный ею перевод с польского стихотворений Папы Римского Иоанна Павла II подарил понтифику во время своего визита в Ватикан в 1998 году тогдашний президент России Борис Ельцин.

Произведения Харитоновой включены в первый том антологии «Уйти. Остаться. Жить», посвященной поэтам, умершим до сорока лет. В рамках арт-проекта «Бегемот внутри» в Культурном центре им. академика Лихачева прошел вечер памяти поэтессы. Его открыл руководитель проекта и один из составителей антологии Николай Милешкин, он прочитал несколько стихотворений Харитоновой и предоставил слово ее дочери – писательнице Марианне Рейбо. «Ахматова называла Блока «трагическим тенором эпохи», – сказала она, – а Хлебников говорил о себе: «Люди моей задачи часто умирают в 37 лет». Маму нередко сравнивали с Ахматовой, она также была трагическим голосом 1990-х. Распад Советского Союза восприняла трагически: отнюдь не являясь приверженцем социалистической системы, видела в этом водовороте медленное угасание страны со страшными приступами агонии. Поэзия ее получила высокую оценку таких мэтров литературы, как Евгений Винокуров, Кирилл Ковальджи, Игорь Волгин. Владимир Лакшин называл стихи Харитоновой «пророческими».

Поэт, руководитель Зверевского центра современного искусства Алексей Сосна вспоминал: «Мы познакомились в сентябре 1984 года, когда стали студентами Литературного института, пройдя огромный конкурс. В нашем семинаре, руководимом Евгением Винокуровым, учились автор полузапретных верлибров Аркадий Тюрин, актриса Наталья Варлей, которую Евгений Михайлович выбрал не за работы в кино, а за оригинальные тексты и никак не мог запомнить ее фамилию. Настя на занятиях больше молчала, на вопросы отвечала взвешенно, выражая свое сложившееся мнение, которое она, как всякий развивающийся и критически относящийся к себе человек, могла менять. Улыбалась чрезвычайно редко, получить от нее улыбку считалось подарком. Полностью определить Харитонову в поэтику Серебряного века соблазнительно, но вряд ли возможно – таким невероятным своеобразием она была наделена».

То, что тектонический разлом, прошедший через судьбу Харитоновой, вызвал острое переживание любви и красоты, отметила поэтесса и искусствовед Валерия Исмиева. Помимо стихов она проанализировала драматические произведения автора.

Поэтесса Наталья Рожкова, по чьей инициативе состоялся вечер, училась с Харитоновой в одной школе. Она рассказывала: «Серьезная и вдумчивая девочка, Настя уже в ученические годы писала драмы и обладала запоминающейся внешностью: тяжелые черные косы, светлые, выразительные глаза, словно из XIX века, каким-то образом оказалась в нашем позднесоветском времени. Затем мы встретились на совещании молодых писателей, были самыми молодыми в семинаре. На фоне старших и уже известных Вадима Степанцова, Юрия Юрченко наши обсуждения прошли удачно, получили рекомендации к изданию книг, и первый сборник стихов Анастасии вскоре увидел свет».

Выступления сопровождались видеорядом: стихи в авторском исполнении сочетались с музыкой, пейзажами и размышлениями поэтессы о природе творчества. Зрители увидели иллюстрации Харитоновой к собственным книгам, ведь она занималась в студии Музея изобразительных искусств. Заключительным аккордом прозвучало стихотворение: «Придешь и спросишь: «Как твои дела?»/ А я тебе отвечу: «Ночь светла. / Вино в кувшине, книга в изголовье, / И яблоня у дома расцвела». / Душа, тобой болевшая три года, / Не мучится, не плачет. Умерла. / Свои стихи, внушенные разлукой, / Сегодня в очаге сожгу дотла. / В них столько страсти вложено и жара –/ Пускай мне возвратят хоть часть тепла. / Пускай в руках рассыплются золою, / Пока толпа, глумясь, их не прочла. / Среди глупцов не должно быть поэтом: / Бесславье – стыд, и слава – кабала. / А мудрый – по одной строке узнает, / Чем для меня земная жизнь была».