Елена Кутловская
Пятиметровая готическая башня, искусно вырезанная лазером из нержавеющей стали.
В московской галерее Diehl+Gallery One прошла выставка Вима Дельвуа «New Works». Там были представлены нескольких главных проектов знаменитого бельгийского художника. Это коллекция свиных шкур, на которые нанесены цветные татуировки (один из самых скандальных проектов Дельвуа). Снимки из цикла «X-rays», где сквозь призму рентгеновских лучей запечатлены совокупляющиеся люди и животные. И, наконец, пятиметровая готическая башня, искусно вырезанная лазером из нержавеющей стали. В интервью Дельвуа рассказал обозревателю «НГ», что вскоре эта башня превратится в реальное сооружение (что-то вроде берегового маяка). И это будет дебют известного бельгийца в архитектуре.
– Вим, вы были в России восемь лет назад, заметили какие-то изменения?
– Восемь лет назад, когда я был в России, художники постоянно говорили об искусстве, горячо дискутировали о том, что творится в арт-мире, и у них не было мобильных телефонов. Сейчас у всех мобильные телефоны, и никто больше не обсуждает искусство.
– А как вы себя чувствуете на художественном рынке, ваши картины, наверное, хорошо продаются?
– Я чувствую себя как в раю. Все рынки падают, а рынок искусства по-прежнему работает и там не ощущается никакого кризиса.
– Как бы вы сами определили то, что вы делаете – это концептуальная живопись или что-то другое?
– Я вообще не вижу разницы между так называемой концептуальной живописью и любой другой. Все искусство концептуально, начиная с древних времен. Что же касается меня – я не принимал решения быть концептуалистом, я просто рисую┘ Я как птица. Птицы ведь не думают о том, какие они? И что о них говорят? Они даже не знают, что одни из них именуются «зябликами», а другие «воронами». Они просто поют.
– Современное искусство часто озадачивает зрителя. Например, когда человек смотрит на абстрактную живопись, он плохо ориентируется в том, что же художник изобразил?
– А что вообще может быть изображено на картине? Любое изображение, даже самое простое, имеет массу смыслов. Каждый человек, который наблюдает искусство – картины, фотографии, скульптуры, – вкладывает в изображение свои идеи, населяет ее своими ассоциациями.
– Можно ли расценить ваши произведения как провокацию?
– Провокационного искусства нет. Провокация существует только в глазу человека, который смотрит на то, что я делаю.
Говорят, что художник непредсказуем. Нет, это восприятие непредсказуемо, и именно оно делает из картины объект, о котором художник и не подозревает! Провокация – это не задание искусства. Но если внутри картины заложен провокационный момент, причем заложен бессознательно, я считаю, что удивление или потрясение от такой «провокации» является для человека терапией. Но я свою карьеру не строил на провокациях.
– Тогда как вы назовете то, что вы сделали татуировки на целом стаде свиней?
– Татуировка имеет статус простого искусства, и даже низшего по отношению к картинам. Хотя татуировка имеет такую же длинную традицию, как живопись. Ее история не менее интересна. Скорее всего тату не получили такого безусловного, абсолютного признания, как живопись, потому что их не показывали в музее. Что действительно трудно сделать, ведь татуировка нанесена на тело, а жизнь тела ограничена. Мне хотелось дать татуировке музейную жизнь, изменить ее статус. И поэтому я разрисовал свиней на своей ферме. После того как жизнь свиньи прекращается – она превращается в искусство.
– То есть мы видим не просто свиные татуированные шкуры? Это – мавзолей?
– Да, да.
– Меня это немного шокирует┘
– Чем может шокировать мертвая кожа свиньи? Искусство всегда мертвое. Если вы видите в музее холсты – душа в них привносится только благодаря зрителю. Зритель оживляет искусство, наполняет его собой.
– Но свиньи-то не хотели быть искусством?
– И не думали, что, когда умрут, попадут в музей (улыбается). Но смертельная тишина все превращает в искусство.
 |
– Красиво сказано, но мрачно┘
– Совсем не мрачно! Натюрморты напоминают нам о том, что жизнь короткая. И нарисованный цветок на холсте – мертв. И он тоже напоминает о краткости жизни. Но не надо грустить и расстраиваться. Надо воспринимать все как данность. Вот вы видите цветок, растущий в поле. И вы знаете, что он ненадолго распустился. Но для вас это знание не трагично. И вы любуетесь цветком.
Свиньи, чьи шкуры вы видите на выставке, жили на моей ферме до четырех лет и были ухожены, сыты и счастливы. Так что вряд ли стоит переживать, глядя на то, во что они превратились┘
– А во что они превратились?
– В музейный экспонат. В настоящее искусство.
– И после всего этого вы не авангардист, не провокатор?
– Нет. 70% из всего, что я делаю, относится скорее к классическому искусству.
