Александр Щелоков
Так не плохо было бы поступить и с некоторыми военными людьми.
Плакат художника К. Иванова. 1981 год
Речь конечно же о языке. О нашем родном, военном. Сколько шуток и анекдотов пущено в его адрес, он всегда в весеннем первоапрельском цвету. Хотя – нельзя не признать – это инструмент гибкий, выразительный, сочный. Да, в некоторых словах, например в команде «Смирно!», есть некоторое ограничение прав личности на свободу движений, но нельзя закрывать глаза на прогресс. Во времена Аракчеева, гаркнув «Смирно!», капралы покрикивали: «Приметно дыхание! Не дышать!». Разве теперь такое услышишь?
И ДИПЛОМАТЫ ПОЗАВИДОВАЛИ БЫ!
Воинские уставы полны утонченно-деликатных формулировок, уловить нюансы которых ухо гражданского человека просто не способно. Эти тонкости в основном заключены в форме устных докладов, которые должны информировать начальство обо всем, но не тревожить слух по пустякам.
Допустим, в роте по списку 100 человек. 40 из них текущим днем сразу после обеда с пищевым отравлением попали в госпиталь. После вечерней поверки дежурный по роте обязан явиться к дежурному по полку с рапортом. Форма такого доклада строго прописана в уставе и изменениям не подлежит. Итак, рапорт должен строиться так: «В первой роте вечерняя поверка произведена. Все люди налицо, за исключением 40 человек, находящихся в госпитале, и трех в наряде».
Главное, чтобы прозвучали успокаивающие командирский слух и смиряющие волнение души слова: «Все люди налицо». То есть воины в строю, полны энтузиазма и готовы к бою. Короче, доклад должен отражать правду, но в таких деликатных формулировках, которые не должны волновать и подробностей не касаться.
Теперь представим, что военный язык был бы туп и негибок. Вам бы понравился такой доклад: «Во время поверки в первой роте 40 человек находились в госпитале с пищевым отравлением, которое произошло в результате нарушений санитарно-гигиенических норм в процессе приготовления пищи в столовой полка»?
А сколько другого рода примеров выразительной гибкости военного языка каждому, кто носит или носил форму, приходилось встречать на своем пути?
Знаменитый приказ Сталина № 227 «Ни шагу назад!» был отдан 22 июля 1942 года, в самое тяжелое для страны и армии время. Он фактически запретил рассматривать отступление как вид боевых действий. Отходить, даже если это сулило обретение тактических преимуществ, никто не смел под страхом расстрела. И что же, не откатывались после этого на восток? Да, и не раз, но всегда под прикрытием изящных формулировок.
«Сдерживая атаки противника, продолжать движение на рубеж деревня Козловка – село Румянцево, закрепиться там в готовности к продолжению наступления» – это из приказа командира стрелкового полка об отходе с рубежа, удержать который не было никакой возможности. Но, обратите внимание, ни слова об отступлении, попробуй придерись!
В более высоких сферах изящество формулировок достигало высшего совершенства. Перекрестить в дни великого поста порося в карася там умели почище митрополитов.
ВЫЛЕТЕЛ
Жанр армейской агитработы в Вооруженных силах СССР требовал, чтобы каждый политорган в войсках располагал своим активом. В него включались люди, которых можно было разбудить среди ночи, объяснить задачу, и они тут же были готовы обратиться к солдатским массам с любым злободневным призывом.
Старшина-сверхсрочник Коробов был партийным активистом с большим стажем. Поэтому политотдел дивизии поручал ему те выступления на митингах и собраниях, на подготовку которых отпускалось крайне малое время. Коробов знал о чем говорить, знал как надо говорить и никогда не отказывался говорить. Что поделаешь, любил он произносить речи, правда – с некоторой корявостью, зато громко и убежденно.
27 июня 1945 года было объявлено о присвоении Верховному главнокомандующему Иосифу Виссарионовичу Сталину звания генералиссимуса. Из Главного политического управления в войска тут же полетела шифровка, требовавшая немедленно провести массовые митинги личного состава армии и флота, одобрить указ, организовать всеобщее ликование и поток поздравлений в Москву.
Раз надо, да еще срочно, Коробова тут же вызвали в политотдел. Вручили свежий номер газеты: читай, готовься. Выступишь сразу за командиром дивизии. Замысел был прекрасный ≈ сперва слова благодарности партии за присвоение Верховному высшего воинского звания произносит генерал, а вслед за ним слово получает простой старшина из линейного, так сказать, окопного подразделения. Разве не так?
И вот в каре выстроены боевые полки, которым вот-вот предстоит в Маньчжурии громить японских самураев. На трибуне – Коробов. Динамики разносят над плацем слова его пламенной речи:
– Товарищи! Я, как и каждый советский воин, горячо одобряю и приветствую указ о присвоении Иосифу Виссарионовичу товарищу Сталину нового высокого воинского звания. Это выдающееся событие стало большой радостью в жизни каждого советского человека и в моей лично. Да здравствует товарищ Сталин, славный генерал наших побед и величайший сиссимус всех времен и народов!
Шорох изумления, восторга и ужаса волной прокатился над плацем. Опрокинулось и посерело лицо комдива. Выручил начальник политотдела. Он выдвинулся вперед, вскинул руки вверх и рявкнул: «Ура, товарищи!».
«Ура-а-а!» – покатилось над плацем и заглушило смех, который давил тех, кто внимательно слушал речь активиста. А самого Коробова те, кому положено, твердо подхватили под руки и увели в отдел военной контрразведки дивизии.
«Генерал и великий сиссимус» – это был неслыханный выпад против вождя всех народов. Оставлять подобную вражескую вылазку без последствий никто не имел права. Для активиста все могло закончиться крайне печально, не окажись в контрразведке честных и умных людей.
Допрашивал Коробова сам начальник отдела СМЕРШ: «Так кто у нас товарищ Сталин?» – «Верховный главнокомандующий». – «Какое воинское звание у него было до сих пор?» – «Маршал Советского Союза». – «Какое у него теперь?»
Коробов глядел в глаза полковнику искренним чистым взглядом активиста и патриота: «Генерал и сиссимус, товарищ полковник!» – «Ты газету читал?» – «Так точно». – «Вот, прочти еще раз. И вслух».
Коробов уставился в слово, на которое указывал палец полковника.
«Генерал и сиссимус». – «Читай еще раз. По буквам!» – «Ох ты, идрит твою! Как же я так махнул! Генерал и ссимус! А я прочитал «сиссимус»! Надо же! Теперь вовеки веков не забуду: генерал и ссимус всех времен и народов! Надо же было так махнуть!»
Полковник устало вздохнул и поставил диагноз: «Дурак ты, больше никто. Иди!».
В тот же день Коробов из списков партийного актива вылетел навсегда. А товарищи, здороваясь с ним, предварительно оглянувшись по сторонам, говорили: «Эй, сиссимус всех времен и народов, как у нас жизнь?»
ЦИЦЕРОН ВПА
Начальник редакторского факультета Военно-политической академии генерал-майор Штырляев был златоустом: творец афоризмов нынешних дней экс-премьер Черномырдин с его «Хотели как лучше, а вышло как всегда» – всего лишь слабое отражение нашего армейского Цицерона.
Однажды Штырляеву пожаловалась жена офицера, который грозил супруге разводом из-за отсутствия у нее хороших кулинарных способностей. В тот же день на собрании слушателей генерал дал этому случаю такую оценку: «Удивляет появление у некоторых наших офицеров барских замашек, не свойственных советскому человеку. Нашелся среди вас один, которому не нравится, как жена готовит борщ. Ему, видите ли, подавай декальтесы!».
В другой раз Штырляев проводил совещание слушателей и заметил, что его с одинаковым вниманием слушают далеко не все. Тогда он подошел к одному из офицеров и отобрал книгу, которую тот читал. Потрясая томиком, вернулся к трибуне: «Мы тут с вами из кожи лезем, вникая в сложности международного положения социалистического Отечества, обложенного со всех сторон военным оскалом империализма, а некоторым военным эта проблема – трын-трава! Они сидят и читают отвлеченные темы. И, главное, что читают┘ Вот, смотрите, – Штырляев поднял книгу над головой. – «Демакарон», клубок буржуазного разврата!».
КУЛЬТУРНО ВЫРАЖАЯСЬ...
...Выступая с докладом на партийной конференции кавалерийской дивизии, начальник политотдела полковник Сорочан сразил всех упреком: «До сих пор в наших рядах еще очень низок уровень высокой офицерской культуры». Слушавшие потупили взоры...
...На доске итогов социалистического соревнования в воинской строительной части я однажды увидел такое извещение: «В свете повышенных обязательств обозначилось недоперевыполнение квартального плана бригадами арматурщиков и бетонщиков»...
...Марьина Роща в Москве в послевоенные годы была районом, застроенным бараками и халупами, в которых ютился, пил и гулял местный люд. Сюда однажды попал капитан Теплов: он следовал к новому месту службы через столицу, и на Ярославском вокзале познакомился с женщиной, которая пригласила его к себе в гости.
Гулянье удалось на славу. Поздней ночью Теплов вышел из дома отзывчивой москвички в поисках туалета, который размещался во дворе. Считая, что управится быстро, капитан одеваться не стал: обул на босу ногу сапоги и как был в белых подштаниках и такой же рубахе, так и вышел.
Заведение «два нуля» офицер нашел после недолгих поисков, а испытав облегчение, пошел назад. Но тут выяснилось, что нужного дома он отыскать не может. В поисках его капитан принялся бродить как белое привидение, пока его не задержал милицейский патруль и не доставил в комендатуру.
Утром офицер рассказал о своих злоключениях военному коменданту. По его просьбе участковый милиционер разыскал место ночевки капитана, и забытую на чужой квартире одежду Теплову вернули. Короче, обвинить капитана в чем-либо, кроме появления на улице ночью в исподнем, было трудно. Однако требовалось принять воспитательные меры. В итоге на командировочном предписании офицера, с которым он следовал к новому месту службы, появилась запись: «Поставлено на вид за потерю ориентации при отсутствии формы одежды установленного образца»...
...Взвод мотострелков копал картошку на полях военного совхоза. Бригадир участка в порядке поощрения за добросовестный труд разрешил солдатам взять ведро клубней, чтобы те по своему усмотрению могли сварить или испечь их. Однако солдаты вышли за рамки дозволенного и сварили себе не одно, а два ведра. Въедливый бригадир засек нарушение и поднял вселенский шум: «Воровство! Разбой! С виновных надо строго взыскать!»
Командир батальона понимал, что великого ущерба урожаю солдаты не нанесли, но меры все же принял. Уже на другой день утром он объявил командиру злополучного взвода выговор. Причина нарушения была сформулирована предельно изящно: «За допущение поедания картофеля подчиненными сверх дозволенного предела»...
...Особым изяществом отличались формулировки о взысканиях, которые выносили партийные органы.
В моей коллекции перлов изящной военной словесности есть такой. Некий старший лейтенант в изрядном подпитии в Доме офицеров на танцах увел свою даму на сцену за кулисы с совершенно определенными намерениями. Там среди декораций возле рояля парочку застукал дежурный по Дому офицеров. Дело разбирали на партийном собрании. В решении записали: «Объявить выговор за нецензурное использование культурного инвентаря при интимном общении».
Ну, господа филологи, любители насмешек над языком военным, сдаетесь?
